Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Учите меня, кузнецы (сказы)
Шрифт:

— Индейко тозэ… Тозэ, товарису Ленину просяльный привет!

Иосиф Волков кивнул. Передам, мол, Индейко.

На два отряда разделились. Наш в тундру двинулся, а Сергиенко решил через Урал на Печору, к своим пробираться.

Тогда-то я поел дохлой оленинки. Вспоминать страшно. Кабы одни, а то детишки с нами, женщины. От зверской кулацкой беспощады уходили. Тундра — пустыня. Ни обогреться, ни обсушиться. Олени из сил выбиваются, падают, а ко всему этому со дня на день, с часу на час обдорской бандитской погони ждем.

Двое девчонок умерло. Раненые на нартах застывают.

Посылает командир Индейку к сородичам. Нарты дает, денег дает.

— Любым

способом разыщи чумы, вези в отряд оленины. И хлеба. Хоть детишкам…

С Индейкой в провожатые Миколка-цыган напросился:

— На деньги, может, не продадут, дак я соболем рыскну, — командира обнадеживает.

И тоже на нарты.

Чупровского украденного жеребца съели. Пришлось цыгану с оленями спознаться. Хореем подцеливает, ворчит:

— А, мамынька, моя мамынька! Да поглядели бы твои глазыньки, на какой безобразьи родимо твое жигитует.

Отправили их.

Закупили они полмешка муки, шесть туш мяса да к упряжкам по паре свежих оленей добавили. Сытые едут, довольные: вот, гляди, обрадуют отряд.

Вдруг — выстрел по ним.

Оглянулись — с полдюжины нарт вдогонку идут.

— Алюры, родненьки! Алюры, золотки! — засуетился цыган с хореем.

Прикинул Индейко: не выиграть ему на этот раз оленьи гонки.

Поравнял свою нарту с Миколкиной, кричит цыгану:

— Скоро-скоро отряд ходи! Индейко стрелять будет!

И выпал из нарты.

Стрелял по оленям. Две упряжки остановил, остальные его обезоружили.

— Ваше благородье! — дуриком заорал подоспевший Митька Слюнтяй. — Ваше благородье! Это же наш Индей! Вот и Дунайко с ним! Дунай, на-х, на-х, на-х, — за-подманивал он собаку.

У офицера потемнели глаза:

— Чему обрадовался, долдон?! Пулю он тебе в башку не поместил?

— Пре-ат-личный стрелок! — забрызгал слюной Митька. — Мы с тятей со своим умыслом его в Обдорск привезли. Он бы знаете скольких этих кумоньков улобанил, кабы не гармошка… В ножик, в лезвие, на шесть шагов попадает!

— Неужто? — прищурился на Индейку офицер.

— Истинный бог! — перекрестился Митька. — Картече пополам рубится, а на ноже синие чатинки от свинца.

— Лю-бо-пыт-но…

Офицер снял с японской винтовки ножевой штык и воткнул его рукояткой в снег.

— Отмерьте шесть шагов и отдайте ему ружье, — на Индейку указал.

— Ястребин Коготь! Не подгадь! Не обстрами турковское оружие! — заприплясывал Слюнтяй.

Индейко выцелил, выстрелил, штык клюнулся в снег.

— Подайте, — приказал офицер.

На стальном полотне штыка по обеим сторонам обозначились синие полоски.

Посвистел, посвистел благородье — подает штык Слюнтяю:

— Выколи глаза!..

— Кому? — спятился обробевший Митька.

— Своему пре-ат-личному стрелку. Ну!..

На Митьку родовая заика напала. Заквакал наподобие тятеньки:

— Ва… ва… Ваше благородье… Мине это… Ужасть не дозволяет выкалывать… Я его из обреза лучше…

— От-ставить из обреза! — визгнул офицер. — Ты, — Индейке на Митьку указывает, — застрелишь его?

— Застрелишь, — кивнул Индейко.

— Ну и атлично… Без соплей.

— Ваше благородье! — заметался, затошновал Митька. — До… до… дозвольте, я обтреплюсь… обветриюсь… Притом… собаку убрать надо. Порвать может.

В семь жгутов плетенным тынзяном привязали Дунайку к Митькиной нарте.

Индейку свалили.

Склонился над ним Слюнтяй с японским штыком в руке.

— А-а-а!! — настигнул Миколку-цыгана приглушенный верстами, похожий на стон, протяжный Индейкин крик.

Насторожил
чуткие уши полярный волк.
Куропатка в тальниках вытянула шейку. Перестал на минутку мышковать песец. Плавила в белой тундре снега горячая Индейкина кровь. Грыз в семь жгутов плетенный тынзян Дунайко.

На стоянке пережевал Дунайко белым каленым зубом последнюю нитку оленьей кожи и намахом пошел по обратному следу.

Неведомо куда брел по тундре его хозяин.

Ищет Дунайко человечьи глаза и не находит глаз. Отпрянул пес. Седую свирепую морду к звездам поднял и неумеючи, жутко завыл.

— Дунайко! Дунайко… — бережно звал его слепой.

Подошел. Дал огрызок тынзяна нащупать.

— В чум, Дунайко… В чум веди!

Годы вы, годы… Вихревраждебные.

Королев, Глазков, Терентьев, Обухов, Рочев [4] , Акеша-студент на Ангальском мысу в братской могиле покоятся. Из отряда Сергиенки, который на Печору уходил, три человека только уцелело. Остальных, голодных и обессиленных, у зауральской деревушки Ошвары перестреляли, перерезали зырянские кулаки. Дошел ли до Ильича ваш «пламенный прощальный привет», тундровые коммунисты?

4

Фамилии подлинные.

Не забудь их, суровая северная земля. Взрасти им цветы.

А про Индейку… Доходили слухи потом… Везут сородичи от стойбища к стойбищу Темного Ненца. Где чай он пьет, где ночует он, сбирается там народ. И рассказывает Темный Ненец: едет, едет в тундру Ленин на белых оленях. Три светлых заветных слова, как три молотых вешних радуги, на оленьих рогах сияют, горят…

Дальше Петрушкиному ребячьему рассказу доверюсь.

Довезли слепого Индейку до таежной избушки — плачь, семья, радуйтесь, белки, соболя, куницы. Два сына у него подрастало. На турковских, видимо, оленях из тайги вывезли в тундру. Имя «Индейко» постепенно забылось. Стали его соплеменники Темным Ненцем звать.

Власть Советская долго до пустынных тундровых просторов дойти не могла. По всем законам пенсию бы надо Индейке выплачивать, да кто знал, кто думал об этом.

Дунайко семью спасал.

Привяжет его Темный Ненец за поводок к поясу, капканы с приманками на маленькую нарту сложит, и тронулись. Глаза незрячи, зато пальцы… Дунайко на следу остановится, носом своим обнорышки звериных лапок укажет хозяину — определяй, кто здесь пробежал: волк, лиса, песец, горностай. Пальцами и отгадывал. Ловушки тоже ощупью настораживал. Куда бы ни забрели, Дунайко прямою дорогой в чум приведет. Где бы ловушки ни расставили, Дунайко тем же порядком одну за другой наутро разыщет. Весь промысел на нем держался.

Ненцы редко ласкают собаку. Погладить ее за грех считалось. Бог Нум, видишь ли, голой ее сотворил, а шкуру, оказывается, она у злого духа уж охлопотала. Темный Ненец плевал на это поверье. В обнимку с Дунайкой спал, лакомого куска не жалел, разговоры вел, целовал. С годами примечать стал: стареет пес. Дремотный сделался, в прошлогодней шерсти, не облинявши, ходит, резвость не та. Заказал тогда Темный Ненец цепочку медную. Один конец цепочки на Дунайкиной шее закрепил, другим — молодого щенка к старику приковал. Учится молодой Темного Ненца по тундре водить, чутким своим носом обнорышки звериных лапок ему указывать.

Поделиться с друзьями: