Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы
Шрифт:
— Ты еще никогда так много не пил, — сказал Христоф.
— Ты вообще меня плохо знаешь. — И Гаэтано с отчаянием взглянул на Христофа. — Между нами легла тайна, и какая тайна! — И шепотом: — Я люблю твою жену.
Христоф сильно побледнел.
— О! Не бойся. Твоя жена святая. Она скорее согласилась бы увидеть меня мертвым. — Чуть ли не рыдая, он продолжал: — К тому же я действительно твой друг.
После минутного молчания Христоф поднялся.
— Не принимай этого близко к сердцу, — продолжал Гаэтано, — просто я выпил. А чтобы ты видел, что я еще могу держаться
— Ты свалишься, смотри.
Гаэтано задержался на краю обрыва.
— Ты предостерегаешь меня?
Христоф отвернулся, и тут же послышался шум падающего тела.
Он бросился к Гаэтано. Тот был невредим. Христоф коснулся его плеча.
— Мне жаль тебя, — сказал он.
— Для всех нас было бы лучше, если б я погиб.
— Да, — сказал Христоф.
Они повели свои велосипеды рядом. И вдруг Гаэтано заговорил:
— Отдай мне твою жену! Я говорю с тобой не как джентльмен, мне уже не до того. Отдай мне ее и требуй чего хочешь.
Христоф спокойно возразил:
— К чему это, она сама сделает выбор.
Придя домой, он сказал Мелани:
— Я узнал новость: Гаэтано любит тебя. — И, взглянув ей в глаза, продолжал: — Ага, для тебя это, кажется, не новость. Я так и думал.
Она схватила его за руку.
— Прости! Я не хотела восстанавливать тебя против него. Ты должен был сохранить друга.
— Оставь это, сейчас речь идет о тебе, ты должна сделать выбор.
— Что это значит?
— Гаэтано богат, тебя ждет счастье. Мое будущее туманно. У него есть связи в Ватикане; возможно, он выхлопочет тебе развод, чего мне никогда не добиться. Он женится на тебе.
— Какое мне до всего этого дело! Я должна выбрать? Но я же выбрала, когда пошла за тобой. Помнишь, как ты сказал тогда: это на всю жизнь!
— Возможно, но мы стали старше и так много пережили тяжелого. Боюсь, что и отсюда нам придется уехать. Выдержишь ли ты эти вечные скитания?
— Ты моя отчизна — ты! — И она с силой тряхнула его за плечи. — Вспомни нашу каморку в Милане, когда мы были так одиноки, в чужой стране. Эти чужие, сквозь толщу которых нам пришлось пройти, они еще теснее сблизили нас друг с другом. Что может теперь разлучить нас?
Она видела, что его лицо смягчилось, губы задрожали, и, ликуя, прижала его к себе.
— Ах! Ты усомнился во мне, ты боялся! Как я люблю тебя за это! Ведь это такое счастье, что я еще раз могу отдать тебе себя!
Молодой Граппа опрокинулся вместе с экипажем и был на волосок от смерти. Когда он уже выздоравливал, к Христофу явился глава семьи Граппа и попросил его уехать с женой.
«Мы не будем здесь счастливы, — сказали они друг другу, — к чему мучить этого беднягу. Подальше отсюда! Что-нибудь совсем новое!»
И они поехали в Нью-Йорк. Картины старых мастеров, которые он собрал в Италии, принесли ему первый капитал. Христоф поместил Мелани в лучший пансион Балтиморы и отправился добывать деньги. Он скупал лес и землю, разрабатывал торф, участвовал в застройке одного города. Однажды на какой-то ферме на него напали бандиты. Едва
оправившись и обзаведясь жильем, он выписал Мелани к себе.За четыре года стоимость двухсот участков, принадлежавших ему в Спрингтауне, возросла в двенадцать раз. Христоф и Мелани занимали теперь вполне благоустроенный дом городского типа.
— Что сегодня идет в театре? — спросила Мелани как-то вечером и, вздохнув, продолжала: — Жить в ста пятидесяти милях от ближайшего театра — как смеется над нами судьба!
— Потом мы вознаградим себя. А пока хватит с нас и того, что здесь никто нами не интересуется.
— Ты прав, сюда не забредет ни один из коммивояжеров твоего отца. Но в тридцать лет отказаться от людей, музыки, от всякой радости!
Христоф молчал.
— Ты говоришь — потом? Но разве можем мы вернуться домой невенчанными? А ты не хочешь жениться на мне, хотя мой церковный брак здесь не препятствие. Ты прежде всего делец, твои обязанности тебе дороже, чем мое счастье.
— Мы столько раз говорили об этом…
Она не слушала.
— Все потом!.. Потом я уже состарюсь. Ты и тогда будешь со мной?
— Бедняжка, ты скучаешь! — сказал он с состраданием. Но такое неразумие с ее стороны обидело его и вывело из себя: он вышел. Она вскочила и вернула его с порога.
— Не уходи! Ты слишком часто оставляешь меня одну с моими мыслями.
— Если бы у меня не было такой благоразумной жены, мы бы никогда не справились со всеми трудностями и не добились такого положения, как сейчас.
Она обхватила его за плечи и посмотрела ему в глаза.
— Так ты отказываешься жениться на мне? — И раньше, чем он мог ответить, продолжала: — Подумай, что ты говоришь! Мы так давно вместе, а все же мне кажется, ты никогда особенно обо мне не заботился.
— Я не понимаю тебя.
Он поднес ее руку к губам.
— Можно мне теперь идти?
Неожиданно она отпустила его.
— Да, — сказала она таким тоном, что он оглянулся. Когда он утром встал, ее уже не было. Лежало письмо:
«Ты больше не любишь меня, возвращаю тебе свободу. Я ухожу с человеком, которого не люблю, но который женится на мне».
Христоф должен был ухватиться за стол, — все поплыло у него перед глазами. Однако он продолжал работать, как обычно. Днем его сильно знобило. Он старался побороть недомогание и совершил даже прогулку верхом. Но болезнь взяла верх, и Христоф вынужден был сдаться. Он отказался от еды, закрыл ставни и лег в постель.
Друзья не оставили его в беде. Один из них, француз, живший в Нью-Йорке, взял его туда с собой, пытался всячески развлечь и побуждал заняться делом.
Спустя два месяца Христоф поехал на Запад. Он решил купить медный рудник. Разработке этого рудника до сих пор препятствовал высокий железнодорожный тариф, установленный компанией Гульда. Но как раз теперь неподалеку строилась другая линия, не принадлежащая тресту, на нее Христоф и рассчитывал. Однако через год строительство новой линии было приостановлено. Общество договорилось с Гульдом. Христоф вынужден был продать рудник себе в убыток и вернуться в Нью-Йорк.