Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы

— С меня довольно, — сказал он другу. — Уеду я отсюда. Даю себе месяц сроку, чтобы со всем покончить.

— Это время ты будешь жить со мной и работать у меня в конторе, — сказал друг.

Однажды он сообщил Христофу:

— О тебе справлялась какая-то женщина: стройная, лет тридцати, с медно-рыжими волосами… Ага! так я и думал, — добавил он, увидев, что Христоф побледнел.

Через минуту друг спросил вполголоса:

— Она причинила тебе много страданий?

Христоф пожал плечами.

— Да, это я из-за нее сюда приехал, и напрасно. Мои двести участков в Спрингтауне, которые я тогда продал, сделали бы меня уже сегодня миллионером. Я лишился наследства, мое здоровье расшатано, юность прошла…

— И все это, — сказал француз, — ничто в сравнении с тем, что может натворить ее приезд. — Он стал перед Христофом, скрестив руки. — Я твой друг: предупреждаю, скорее я убью тебя, чем допущу до этого.

— Не беспокойся, — сказал Христоф, подняв наконец глаза от письменного стола, — она могла уйти, но вернуться не в ее власти.

Когда днем, после этого разговора, спустившись вниз, он выходил из лифта, она ждала его в подъезде и тут же бросилась перед ним на колени.

— Позволь мне вернуться!

— Если ты не встанешь… — И он хотел пройти мимо, но она судорожно обхватила его ноги и принялась целовать их.

— Прости меня! Позволь мне вернуться!

Он силой поднял ее с пола.

— Я не выдержала с ним, я люблю тебя и всегда буду любить только тебя.

Он отстранил ее.

— Ты хочешь прогнать меня? Ты? — И ломая руки: — Неужели ты не понимаешь, что я тогда сама не знала, что делала!

— Надо было знать, — возразил Христоф.

Она подняла вуаль и посмотрела на него.

— Знаешь, он отдал мне половину своего состояния, на случай если я захочу уйти. Я разведусь, деньги твои.

И тут он увидел, как она изменилась. Увидел следы пережитого на ее лице, следы всей ее бездомной, неприкаянной жизни. Его охватило жгучее сострадание и в то же время — влечение к ней. Кровь ударила ему в голову.

— Ах, ты еще любишь меня! — воскликнула она, обнимая его.

Но он вырвался и исчез.

— Я дал ей понять, что я непреклонен, — сказал он другу. — Место на пароходе за мною, но я должен проститься с ней: ведь семь лет мы были вместе. Помоги мне разыскать ее.

После тысячи напрасных попыток они наконец узнали, на какой улице она жила. Христоф обошел ее всю — дом за домом, лестницу за лестницей. У нее на квартире ему сказали, что вот уже три недели, как она в больнице.

Она ласково улыбалась ему с постели.

— Мне гораздо лучше… Ты уезжаешь? Сегодня?

— Да, в шесть часов.

Казалось, она не слышала, ее взгляд пытливо изучал его, и наконец очень тихо, но настойчиво она спросила:

— Ты очень страдал, когда я ушла?

Он помедлил с ответом:

— С этим все кончено. Как-никак я мужчина. Тебе, вероятно, тяжелее. Потому-то я и пришел.

— Ты едешь? Значит, всему конец?

Она говорила, уставясь в пространство.

— Семь лет… Возможно, когда-нибудь ты все же поймешь, что это твои лучшие годы.

— Об этом я думаю уже сейчас, — сказал он и протянул ей руку.

Она взяла обе его руки.

— Мы так любили друг друга… Правда? Ты покидаешь меня навсегда?

И вдруг, широко раскрыв испуганные глаза, она прерывисто заговорила:

— Ты не можешь остаться? Не можешь забыть?

— Я стал бы упрекать тебя потом. Я не хочу обрести тебя вновь — униженную. Для этого я слишком тебя люблю — ту, прежнюю.

— Какой ты черствый, — прошептала она; лицо ее как-то сразу поблекло.

Увидев ее, такую изможденную страстями и болезнью, он подумал: «Если мы не расстанемся теперь, через десять лет я, еще молодой, буду прикован к жене-старухе… О, что за мысли приходят мне в голову!» Он отвернулся и закрыл лицо руками.

Она продолжала:

— Один раз я оступилась, после стольких лет преданной любви, — и ты осуждаешь меня!

Ее голос окреп. Враждебный огонек сверкнул в ее глазах.

— Ты всегда любил меня только из гордости, из упрямства, назло отцу и свету, из самолюбия.

Она с трудом приподнялась, хватаясь за сердце, и воскликнула:

— Что я для тебя значу? Я ненавижу тебя!

— А ты? — ответил Христоф, побледнев. — Я мог бы сказать, что и ты была со мной, лишь пока нас преследовали и я всем жертвовал для тебя.

— Нет! Нет! — вскричала она. И глухо, упавшим голосом: — Правда? Это так? Кто же мы, и какого врага носим мы в своем сердце?

Она судорожно сжала его руки.

— Я не хочу! Не хочу погибать! Ты не оставишь меня, раз я говорю тебе, что я твоя. Ты слышишь! Я сейчас же встану, я здорова, мы уйдем, я буду работать с тобой, я твоя жена!

Он уложил ее обратно в постель.

— Ах, нет!.. Тогда — служанка, твоя служанка. Поезжай и возьми меня с собой — хоть на палубе.

Он удержал ее голову на подушке и тихо погладил ей волосы.

Она смахнула слезы.

— Прости! — сказала она. — Я знаю, что ты прав. Если бы ты забыл все, ты был бы богом. Я же люблю тебя за то, что ты настоящий мужчина. Я люблю тебя, люблю!

Она обвила руками его шею и медленно приподнялась. Он взглянул еще раз, почти вплотную в это лицо, в которое он смотрел дольше, чем во все другие лица на земле. Дыхание губ, которым он доверялся на ложах всех этих чуждых стран, опять смешалось с его дыханием. Все, что он в жизни считал прекрасным, вновь ожило в этом поцелуе. То существо, которое отняло у него душу, юность, все лучшие силы, снова тянулось к нему жадными руками. Их губы слились. Он припал к ней, прижался лицом к ее лицу.

— Христоф!