Учитель истории

— Ваша светлость! — с подобающим этикетом Ана слегка склонила голову. — Сочту это за честь и высшую благосклонность судьбы. И не сочтите за дерзость: император должен владеть всеми видами искусств, однако, мне кажется, что военное искусство приличествует тому, кто хочет и должен повелевать.

— Что? Что Вы сказали? — Константин, нервно дернувшись, вскочил. — Да… да, — заходил он по залу. — Ана, Вы не знаете, что Вы своей победой натворили, Вы перевернули мое сознание… Я как раньше жить не могу, не хочу!.. Боже, а это такая опасность!

— Мой отец часто говорил, — глядя снизу на императора твердо молвила Ана, — люди должны отваживаться на все и ни перед чем не падать духом — судьба любит храбрых, ибо нетрудно видеть, что судьба слабых наказывает руками сильных.

— Боже! До чего я дожил! Это мне говорит девушка, чуть ли не ровесница моего сына… Какое же наследство я оставлю в жизни, в литературе, что обо мне скажут потомки, история?! Я…

В это время послышался какой-то шум, возня, грубый говор и четкие приближающиеся шаги. Высокий и худой Константин весь напрягся, вытянулся судорожно в струнку, став еще тоньше; его и без того бледное, иссохшее лицо стало совсем болезненным, жалким и, как заметила Ана, эта фаза лица, может, и была маской бытия, да была уже привычной маской.

— Христофор, это Вы? В такой час… при оружии, в моих покоях?!

— Благодарите Бога, что я здесь, успел, — рявкнул Христофор. — Хм, смотрите, расселась как августейшая особа.

— Ана, — взмолился Константин, — приличествует встать при появлении второго человека в императорской иерархии.

Ана не встала, лишь слегка подалась вперед, придавая осанке более царственную стать, невозмутимо глядела прямо перед собой, и только желваки под алостью скул заметно вздулись, придав лицу новое, недосягаемое очарование.

— Я, право, еще путаюсь в хитросплетениях Вашей иерархии, — чеканя каждый слог, твердо заявила она. — И смею напомнить, я истинно княжеских кавказских кровей, дочь великого полководца Алтазура, покорившая Византию, — Ана Аланская-Аргунская, и к тому же, как мне представлялось, Ваша почетная гостья, девушка, и думаю, при мне тоже приличествует вести себя подобающе, а не…

— Чего? — не дал ей продолжить Христофор. — Это та рыжая рабыня Басро, убившая мою тетю Феофанию.

— Боже! — взмолился Константин, и еще на шаг отпрянул, боязливо сжимая на груди костлявые кулачки.

— И сыск уже все разузнал, — продолжал Христофор, с гнусным выражением лица склоняясь над Анной, пытаясь заглянуть в ее глаза, одновременно грубо хватая девичье предплечье, — подослана злейшим врагом двора — Зембрия Мнихом.

— Что это такое?! — силой освободившись от хватки Христофора, Ана вскочила. — Ваше величество, — обращалась она к Константину, — я не рабыня, и требую…

— Чего ты требуешь? — со свирепым лицом надвигался Христофор. — Покажи плечо… где клеймо?

— Нет, — Ана попыталась воспротивиться, но крепкие мужские руки победили, золоченая нить не выдержала, по атласной белоснежной коже бархатная ткань легко соскользнула, обнажив не только оба плеча, но и все, до тонкой талии.

— О-о-а! — с раскрытым ртом, отступил Христофор — на лоб полезли глаза перед этим ваянием.

А Ана, наоборот, с вызовом выпячивая грудь, придвинулась:

— На, смотри, смотри, где клеймо?.. Кто раб?! — и она от всей души, с молниеносной резкостью нанесла такую пощечину, что раздался смачный хлопок, и второй царь пошатнулся. А пока он был ошарашен, Ана, со звериной ловкостью, выхватила из его ножен обоюдоострый короткий меч.

— Что за шум? Что здесь происходит? — вдруг послышался капризный женский голос за спиной Аны. — Братец Христофор, тебе мало брошенных жен, твоих публичных домов и бань, так ты теперь и моего мужа прямо в библиотеке развращаешь?

Ана полубоком развернулась.

— О-о-х! — ахнула царственная особа. — Вот это да! Какая природа!.. Константин, отвернись. Да что это все значит?

— Этикет Вашего гостеприимства! — съязвила Ана, и как ни в чем не бывало подошла к выходу на балкон, резанула мечом так, что гардины обрушились.

Не торопясь, примерившись, Ана еще раз умело махнула мечом, и уже обвязывая свое тело толстой материей, вроде спокойно, да с показным почтением обращалась к Константину:

— Ваше величество, Вы меня, как полагается гостье, проводите из дворца? Или, — здесь она усмехнулась, — я могу и через балкон, морем, хоть и холодновато, таков уж прием византийского двора.

— Я такого не потерплю, — наконец-то прорезался голос у Христофора, и он хотел было двинуться в сторону Аны.

— Молчать! — вдруг в истерике закричал император Константин. — Не сметь с моей гостьей! Вон! Вон из моих покоев!

У брата и сестры Лекапинов от такой неожиданности в недоумении перекосились лица.

— Вон, я сказал! — еще яростнее, дрожа, кричал Константин, и даже топнул ногой. — Охрана! Где моя охрана? Где гвардия императора? Ко мне, евнух! Все ко мне! Я император Константин Седьмой Порфирородный! — сумасшествием горели его глаза.

— Хм, Константин, ты в своем уме, ты соображаешь, что говоришь? — как бы усмехаясь, спросила Елена, однако доселе не слышанные нотки тревоги зазвучали в ее голосе.

— Я в своем уме! В полном здравии! — еще громче, с надрывом стал голос императора. — Вон! Я сказал, вон из моих покоев!

Злобное удивление с гримасой презрения тенью застыли на лицах детей Романа Лекапина. Тем не менее, этот откровенный бешеный демарш, этот никогда не виданный вызов поразили их, и они не ушли, но расступились.

Сам император Константин во главе охраны вызвался Ану провожать. Идя по длинным, прохладным, сумрачным коридорам, он постоянно оглядывался, тяжело, часто дышал, и лишь у самых ворот, прощаясь, он влажными, холодными руками схватил руку Аны:

— Ана, простите… Я Вам так благодарен. Мы еще увидимся? Позвольте нам видеться.

Умиленной улыбкой засияло лицо Аны, ее очаровательные глаза увлажнились, блеснули и, часто моргая пышными ресницам, она почтительно поклонилась Константину, слегка присев.

— Ваше величество! Это Вы меня простите. Лицезреть Вас — для меня невиданная честь. Я благодарна Вам! И… Вы тоже позвольте мне с Вами еще раз встретиться… не скрою, у меня к Вам нижайшая просьба.

— Обязательно, обязательно встретимся, — еще крепче сжимал ее руку Константин. — Правда, что теперь будет, не знаю. Вы меня так заразили, — жалко улыбнулся император.

— Да, берегитесь, — они совсем сблизились и уже шептались как близкие люди или заговорщики. — Тот, кто является причиной могущества другого, уготовляет свою погибель… Но Вы крепитесь и помните: Боги любят храбрых.