Учитель Истории

— Лев, — мужчина протянул руку для пожатия и тут же сменил тему, которая, как мне показалось, была ему неприятна. — Ты, Филипп из леса, хворей не боишься? Чего поперся на берег без шапки? От воды вон как холодом дует.

— Да я случайно… Забыл.

— Забыл он… Не местный, что ли? У нас морозы коварные. И вякнуть не успеешь, как головушку продует. Или тебе уже… Судя по разговорам. Хотя, ты же из леса…

— Да, заметил уже, что коварные, — я досадливо потер леденеющие уши. — И в лесу я не жил, а жил… Да это не важно. Слушай, Лев, может, позвать его, друга твоего? Если ты будешь молча таращиться в темноту, он так никогда и не узнает, что ты его ищешь. И я еще с тобой…

«Зачем-то поперся».

— Нельзя его звать, — ответил Лев. — На него иногда нападает приступ социофобии: если услышит меня, уйдет еще дальше. Я потому и в белом — чтобы не спугнуть. А ходит он каждый раз сюда: и зимой, и летом. Но летом хоть по берегу бродит, не так страшно. Вот лед…

— Какой у тебя неординарный питомец — задумчиво изрек я, ногой проверяя прочность льда у берега. — Не знал, что собаки тоже страдают социофобией.

— Какие еще собаки? — он так резко обернулся, что я невольно отпрянул от массивной фигуры. — Какой питомец? Ты думал, я тут псину ищу?

— А кого еще? — растерялся я. — Не человека же.

Лев повернулся ко мне всем корпусом. Лицо его, смутро различимое в темноте, производило зловещее впечатление: глаза блестят, как угольки, на усах и бороде застыл иней. Губы мужчины едва заметно шевелились, но до меня не долетало ни звука. Казалось, он пытался что-то сказать мне, но никак не мог подобрать правильные слова. Я же на всякий случай приготовился бежать: мало ли, вдруг он такой же «социофоб», как и его собака. Или кого он здесь ищет на этом льду.

Но тут нас окликнули с середины реки. Голос был человеческий.

— Лёва, я здесь! Лёва, Лёва! Иди сюда! А кто это с тобой? Неужели Филипп Анатольевич? Поверить не могу! Как он нас нашел?

— А вот и менингит, — пробормотал я, с блаженной улыбкой обратив взор на бездонное звездное небо.

Голос принадлежал Евгению Сизову — школьному учителю истории.

Глава VIII: Эхо ушедших веков

— Девушка, девушка, постойте! Вы листок обронили!

— Ой, спасибо! Здравствуйте, Филипп Анатольевич!

Молодая учительница обернулась, и я узнал ее. Она была второй, кто улыбнулся мне во время «знакомства» в учительской. Второй и последней, не считая опоздавшего Сизова. Подруга Сонечки. Звали ее, кажется, Татьяна.

— Наверное, из какой-нибудь тетради выпал, — я кивнул на толстую стопку в руках у своей новоиспеченной коллеги. — Тяжелая. Вам не помочь?

— Нет, спасибо, — поблагодарила она. — Мне только до машины.

— Вы водите?

— Звучит, как будто это что-то недопустимое, — Татьяна вежливо улыбнулась, поправив прядь волос. — Но, тем не менее, нет, сама я не вожу. За мной брат моего жениха заехал.

Внешне Татьяна была полным антиподом «нордической» Сонечки: невысокая, темноглазая, с длинными вьющимися волосами цвета каштанового дерева. В тонких чертах лица девушки угадывался отголосок Востока: ее хоть сейчас, безо всякого кастинга, можно было брать на роль Шахерезады или принцессы Жасмин. Когда она улыбалась, на ее щеках играл легкий румянец здорового, счастливого человека. Пожалуй, из всего педагогического состава школы именно Татьяна обращала на себя внимание в первую очередь: настоящая лилия среди зарослей репейника. Ну, за исключением, разве что, Сони и Елены Ильиничны — их бы я репейником называть не стал.

— Я тоже ухожу, — я протянул девушке сложенный вчетверо листок бумаги, только что поднятый мною с пола: она положила его сверху на стопку тетрадей. — По крайней мере, пытаюсь. Но вот беда: никак не могу найти человека, который обменял бы вот эту жестянку на мое пальто. Надо было взять его с собой. Пальто, я имею в виду. Не человека.

— Возможно, вы здесь надолго, — Татьяна тихонько засмеялась. — У нас это обычное дело. Хотя, нет, сегодня вам повезло: вот и Мария Арсеньевна. А мы как раз о вас говорили!

Наконец я снова стал счастливым обладателем своей собственной верхней одежды, и мы вышли на улицу.

— Вы вчера так быстро ретировались после урока, — как бы между делом обронила Татьяна. — Тяжелым вышел дебют?

— Да, было дело, — признался я. — Голова разболелась.

— Ах, вот оно что… — понимающе протянула она. — Надеюсь, эта официальная версия была доведена до руководства?

— То есть?

Где-то в голове промелькнуло недоброе предчувствие того, что я крупно накосячил, но пока что было непонятно, где именно.

Татьяна пришла мне на помощь.

— Вы бы слышали, что вчера про вас говорили в учительской. Про вас и… несостоявшийся банкет. Надеюсь, Елена Ильинична в курсе, что у вас была уважительная причина, иначе эти старые клячи вам проходу не дадут.

— Ее сегодня нет в школе…

Я отчетливо услышал лязг падающего лезвия гильотины, хруст шейных позвонков и глухой «бум-бум» — это отрубленная голова катилась к подножию эшафота. Вот это отмочил так отмочил… Публично обещал всем «поляну» — и сам же забыл про нее! Наладил отношения с коллегами, молодец, чувак.

Увидев мое растерянно-обреченное лицо, Татьяна не удержалась от смеха.

— Не переживайте вы так! Все будет хорошо, надо просто объяснить, что к чему. И перенести банкет на другой день. Например, на следующую пятницу.

— Да, пожалуй, я так и сделаю… — только и смог вымолвить я.

— Вон мой брат! Может быть, вас подвезти?

— Нет, спасибо, я на своей. И, если честно, еще пока не знаю, куда мне надо.

— Хорошо вам!

— Не думаю. Просто у меня были кое-какие вопросы насчет…

— Ой, простите, мне уже сигналят. Я и забыла, он же торопится, ему надо сына забрать… Простите, я побегу. Приятно было поболтать!

Я посмотрел ей вслед и увидел, что она на ходу развернула оброненную бумажку и принялась читать содержимое. А сказала, что побежит. Любопытство, однако. Так, ладно, что у нас там дальше на повестке дня?

А на повестке дня был разговор с Еленой. Я хотел больше узнать о Сизове, для этого и заявился в школу в субботу. Вчерашняя встреча не шла у меня из головы, а в таком состоянии я мог найти для себя только один способ успокоения: срочно удовлетворить свербящее в одном месте любопытство.