Учитель

(Коджима имел в виду эпизод, когда вызванный письмом на признание человек с поклоном отвергает чувства написавшего письмо)

— Я девочка! — голосом, полным возмущения, проскрипела синеглазая, слегка краснея.

— Вот именно, — решил добавить свои пять йен я, — А мы мальчики. Нас гораздо меньше.

— Да пошли вы! Все Мане и Эне расскажу!

Напугала ежей голой задницей…

Оказалось, что нет. У меня дома сегодня был в очередной раз сбор девичьего воинства из сестры, русской, «яркоглазой» и Шираиши, которые устроили посиделки до глубокого вечера, устроив шумную толкотню у дверей, когда я начал вечернюю тренировку. Причем, толкались, вроде бы, пять женщин, а вовсе не четыре, что меня слегка расстраивало. Безграничная энергия Ацуко Кирью, которую та способна была излить в любую форму суеты, и её обманчивая внешность, позволяющая старой сорокалетней тетке втереться в доверие к молодежи, были крайне опасной комбинацией.

— Пустите меня! Пустите! Я ему покажу тетку!! Я его!! Кира-чан!! Как ты…!!!

Про извращенную младшую сестру вообще молчу. Ей в куклы нужно играть, а она подсматривает за старшим братом в щелочку и общается со старыми тетками, строя заговоры.

— Пустите меня! Я его сейчас убью! Папа, бросай меня и идите с мамой делать нового брата! Этому не жить! Отпустиииии…!!

— За старую тетку ответишь…! — злобное шипение Асуми под осуждающее молчание красной как рак Шираиши и сдавленное хихиканье «старой тетки» Сахаровой.

— Это я-то старая тетка?!(на русском)

Очередные звуки буйства, причем, на этот раз, оттаскивателями работают Шираиши и Такао. Остается одна Асуми. Она приоткрывает дверь в тренажерку посильнее, просовывает голову, а затем, скорчив серьезно-предупреждающее лицо, бубнит:

— Я еще думаю, Акира! Я еще думаю!

— Думай быстрее, — удивляю я её, продолжая работать со штангой, — У тебя приблизительно тридцать две минуты.

— А что будет потом…? — осторожно и очень заинтересованно спрашивает девушка.

— Увидишь.

Потом будет выдана частичная документация по её рассказу, но тридцать две минуты сладких мук тягостного ожидания пойдут полукитаянке на пользу. Всё-таки, заучивание наизусть больших объёмов текста — это слабо удовлетворяющее занятие. Зато целиком и полностью занимающее голову. Меня в очередной раз пообещали убить.

А вот ночью… произошел инцидент. Дверь моей комнаты открылась, вошла оставшаяся у нас на ночь Шираиши, которую премудрая Эна уложила у себя, а не в гостевой комнате (из-за этого сонная девушка и перепутала наши двери). Сонно сопя, она, одетая в пижаму, забралась ко мне в постель, а потом, обняв, тут же вырубилась. Оценив ситуацию, понял, что будет куда выгоднее проспать до утра, а затем незаметно для неё встать, тем самым минимизировав возможный шок, я отключился и сам.

Так, в принципе, и вышло, за исключением слегка неловкого момента, когда на мою побудку Мана и Эна вышли из разных комнат, одновременно. Во всяком случае, обошлось всё без визгов, писков и истерик, чем я и был доволен. Хотя, надо признаться, спать в одной кровати с человеком противоположного пола, причем, одаренным физически на уровне нормальной человеческой особи, а не хрупкого и мелкого островитянина… это был забавный опыт. Даже слегка волнующий.

Судя по квадратным глазам спотыкающейся Шираиши, осаждаемой на пробежке Эной, а также лукавым донельзя взглядам матери, волнующим он оказался не только для меня.

А вот дальше утро стало куда невеселым.

— Кирью Акира-сан? — ко мне обратились, как только я вышел из дома.

Обратился… робот.

…киборг?

Во всяком случае, стоящий передо мной субъект имел человеческую голову. Худое, со следами хронического недосыпа, лицо демонстрировало нездоровую желтизну и зловещие черные мешки под глазами, но не бросалось в глаза, в отличие от тела. То было совершенно непропорциональным по отношению к голове, с тяжелыми толстыми конечностями, которые больше подошли бы горилле, как и массивное бочкообразное «тело», скрытое под плащом очень большого размера. В целом, я определил этого мужчину как робота, потому что знал его.

Вся Япония знала.

— Да, — кивнул я, останавливаясь, — А вы — Ивао Хаттори, не так ли?

— Все верно, — кивнул Спящий Лис, известный также как «человек-протез», делая тяжелый шаг вперед, — Я могу задать вам несколько вопросов? По дороге в школу, разумеется?

Экономика беспощадна. Большинство паралитиков не могут себе позволить полноценный экзокостюм, да правительство вовсе не спешит радовать ими кого-то, кроме военных, поэтому даже самый известный детектив страны, раскрывший десятки громких и вонючих дел, обходится сляпанным на коленке эрзацем. Под плащом у Хаттори была целая система протезов, позволяющая этому полупаралитику двигаться. Начинал он, кстати, шестнадцатилетним парнем, которого в коляске возила влюбленная в него девушка… если верить газетам. Поводов делать это у меня всегда было маловато.

— Может, мы постоим, пока вы будете их задавать? — сделал я предложение.

— Приятно, что ты проявляешь учтивость, но не стоит, — скупо и бледно усмехнулся детектив, — Прогулка для меня — редкое наслаждение. Как и свежий воздух.

Пару минут мы медленно шагали рядом в относительной тишине. Относительной — это потому, что система механизмов, позволяющая Спящему Лису ходить, была совсем не бесшумной. Шипела гидравлика, щелкал металл, скрипели прокладки, да и сам человек, прилагающий определенные усилия на каждый шаг, дышал прерывисто и шумно. Наконец, видимо, приноровившись к ходьбе, самый знаменитый детектив страны задал мне самый обыкновенный вопрос.

— Не догадываешься, почему я здесь, Кирью-кун?

— У меня есть только одна версия, — равнодушно ответил я, — И она маловероятна.

— Какая же? — спустя пару шагов спросил инвалид.

— Маловероятная, — повторил я, — Сомневаюсь, что ваши протезы позволят вам принять позу догэдза, а значит, вы явились не для того, чтобы просить прощения от имени правительства… за ту резню, в которую ввергли меня и додзё моего деда.

— А, вот ты про что, — шипящий, скрипящий и привлекающий своими формами взгляды прохожих, Хаттори почти весело хмыкнул, — Нет, встать на колени у меня не выйдет, да и не собираюсь. Я к тебе, Кирью-кун, пришёл по поводу твоего покойного друга, Каваси Дайсуке.

— Спрашивайте, — кивнул я, продолжая шагать.

— Ты знаешь, почему он покончил с собой?

— Знаю. Соседка, в которую он был влюблен, притащила домой аж троих мужиков и занялась с ними групповым сексом. Это разбило Дайсуке сердце… добило его. Поэтому он обдолбался и сделал то, что сделал.

— Какие подробности. Он отправил тебе прощальное письмо?

— Да.

— А почему об этом нет записей в деле?

— Потому что я не понес его в полицию, Хаттори-сан.

— Оно у тебя осталось?

— Нет, удалил.

— Как… нехорошо ты поступил, Кирью-кун.

— Я невероятно виноват. Смиренно прошу прощения, — пробубнил я максимально равнодушным тоном, — Хотите, в догэдза встану?

Шансы, что звезда размерами с Спящего Лиса будет расследовать самое банальное самоубийство хиккикомори были равны нулю, целиком и полностью. А значит…

— Значит, ты работал вместе с Каваси, Кирью-кун…

— Значит, пресса не знает о том, что вы — «сломанный», Хаттори-сан…

Спящий Лис остановился, будто наткнувшись на столб.