Учитель
Шрифт:
– Вот видите, и вы Бога помянули. А вы в Бога верите?
– Во всяком случае на сегодняшний день научных доказательств его существования не доказано.
– Я не про науку спрашиваю, а в душе, что вы чувствуете?
– Трудный вопрос. В душе я вообще чувствую ответственность за весь мир, за всех людей.
– Как же я прав! Так может чувствовать только апостол после благословления. Вас только что благословил Креститель.
Да, тот разговор, что произошел в ресторане, вполне можно назвать обрядом крещения или новообращения. И учитель мой, еврей, соплеменник Иоанна Крестителя. Как все просто сходится. Не хватает мне заниматься
– Ну, уважаемый Александр Иванович, вы продолжаете меня удивлять. Нам в институте историю религии читали по складам и то я помню, что Крестителю довелось крестить Иисуса Христа. Вы считаете меня Христом?
– и я благодушно рассмеялся словам старичка.
– Нет, Вы не Христос, вы апостол, им избранный, что нести добро по земле и решить, когда на землю должен прийти Армагеддон.
– Александр Иванович, извините меня, любезнейший, но вы несете полную чепуху. Может у вас какие-то неприятности дома или на службе не все так хорошо, как хотелось бы?
– Извините, что я испугал вас, но скоро вы увидите нечто странное к чему вам нужно быть готовым. Не противьтесь тому, что вам предстоит. Вы дважды отречетесь от своего учителя, а в конце концов поднимете на него руку во имя того, чтобы больше людей остались живы через его смерть. Не старайтесь понять, что я вам сказал, действуйте так, как велик вам ваш внутренний судия. До свидания, мне уже выходить.
Александр Иванович встал и шаркающей походкой пошел к выходу. Было в нем что-то беспомощное и жалкое, но так бывает всегда, когда умный человек пытается просветить ничего не знающую толпу, требующую хлеба и зрелищ. Любой ум будет растоптан этой толпой, даже не заметившей, что это был сам Бог.
Я верил и не верил тому, что только что услышал. Как-то все переплеталось то с Библией, то с древними легендами, то с сегодняшней жизнью. Как это сказал Александр Иванович? Пусть ведет вам внутренний судия. Кто этот судия? Может, это маньяк, одержимой страстью к наложению наказаний и за любую незначительную провинность отправляющий на эшафот. Чушь какая-то.
Глава 14
Через несколько дней нам сообщили, что Александр Иванович был убит бандитами. Сразу на выходе со станции его пытались раздеть три налетчика. Тщедушный старичок вступил с ними в единоборство и получил смертельное ранение финкой. Пред смертью он просил передать мне, назвал фамилию и место работы, что он не смог все рассказать мне.
Я все-таки перебил его и посмеялся над ним. Вероятно, что человек, чувствующий свою близкую смерть, начинает обладать какими-то сверхъестественными способностями, а я даже не захотел вежливо выслушать своего коллегу.
Узнав о смерти Александра Ивановича, мне почему-то вдруг захотелось пойти в церковь и помолиться за упокой усопшего раба Божия. Действительно, что-то со мной происходит, потому что за много лет у меня никогда не возникали мысли о религии, хотя в гимназии мы изучали и закон Божий, и постоянно были на церковных службах.
Великолепный собор, который в погожие дни видно из губернского города, был превращен в общественный амбар, куда свозили на хранение и картофель, и хлебные припасы для сдачи государству. Церковные службы давно прекратились и просторные помещения храма стали рабочими кабинетами совслужащих.
Я вошел в церковь не без внутреннего волнения, мимолетно обмахнув себя крестным знамением. Как уездный
чиновник я прошел сразу к руководителю склада.– Здравствуйте, здравствуйте. Я такой-то из уездного отдела образования.
– Здравствуйте, пожалуйста, садитесь сюда. Наташенька, - крикнул он куда-то вдаль, - нам чайку с лимончиком. И крендельки не забудьте.
Начальник не знал, зачем это я к ним припожаловал и не знал, куда меня посадить и чем угостить.
– Да вы не волнуйтесь, я здесь совершенно по частному делу. Предстоит курс занятий по научному атеизму и мне нужно посмотреть, как в уездном центре раздавали опиум для народа.
– Да, да, опиума было очень много. Сколько икон ободрали от золотых и серебряных окладов, а доски на дрова пустили, сколь риз всяких, горшков, чашек и мисок из драгметаллов в фонд помощи голодающим отправляли. А уж книг-то сколько было. Что-то отобрали работники из ЧК, что-то вместо дров жгли зимой. Эти помещения нужно поддерживать при определенной температуре, иначе продукция может испортиться, товарный вид потерять или корни пустить. Вот тогда и будет проблема. Тогда уже протапливать будет поздно, двери придется открывать. Как вы знаете, все процессы гниения сопровождаются выделением большого количества тепла…
– Спасибо, химию тоже изучали. А скажите, действительно в хорошую погоду с колокольни можно губернский центр увидеть?
– Не знаю, мы тут в Троицын день залазили посмотреть. Ничего не видели, хотя и погода была хорошая да и подпивши немного были, а от алкоголя чувства человека обостряются. Так вот смотришь на бабу, ничего в ней хорошего нет. А как выпьешь пару-тройку рюмочек очищенной и на тебе, будто фея перед тобой стоит, бедрами крутыми к себе маня.
– Ну, вы прямо поэт по женскому полу. А где книги лежат, которыми вы печку топили?
– А вот в кладовочке. Осталось чуть-чуть. Надо в гортопе дрова или уголь заказывать.
Я взял небольшую книжечку, которая лежала открытой, сдунул с нее пыль и закрыл. Книги были рукописные и в скрипе двери кладовки мне слышался скрип гусиных перьев и сопение переписчиков.
– Возьму-ка я себе вот эту книжицу, буду показывать ее как образец невежества нашего.
– Возьмите-возьмите. Горят эти книги плохо, чадят и запах от них идет какой-то такой, что в конце дня голова соображать перестает.
Я вышел на улицу и мне показалось, что я был в пустом доме, брошенном хозяевами, и взял без спроса вещь, которую почему не смогли увезти с собой.
Дома я поужинал и с папироской лег в постель, засветив керосиновую лампу. Что интересно такое я взял от книг, которые случайно не сгорели. Впрочем, а случайно ли.
Книжица являла собой записи со слов кого-то. Не так я силен в старославянском, но то, что я прочитал, меня заинтересовало.
«Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?
Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом.
Время рождаться и время умирать, время насаждать и время вырывать посаженное.
Время убивать и время врачевать, время разрушать и время строить.
Время плакать и время смеяться, время сетовать и время плясать.
Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий.