Удача по скрипке

– Ну а так - не видно ничего. Побледнела немного, но тебе это даже идет.

– Побледнела, говоришь?
– переспросила Вавка.
– А в глазах моих нет ничего? Приглядись-ка.

Заглянула я ей в глаза - и страшно мне стало. Глаза как глаза: красивые, подведенные, зрачки большие. И все-таки что-то такое в них было: как в темноте у зеркала, вроде и нет ничего, а мимо пройдешь - сердце вздрогнет.

– Что ж ты молчишь?
– торопит меня Вавка.
– Заметно что-то или все по-старому?

– Заметно, что замуж тебе пора, - сказала я ей наконец и не стала больше на эту тему разговаривать.

4

Вернулась я в тот день домой, Толика с улицы забрала, накормила его, усадила за уроки, отцу в постель бульон подала (он у меня тогда уже хворать начал), сама сижу у стола, смотрю в тарелку, а перед глазами туман, и на сердце тоскливо.

– А скажи мне, папаня, - говорю я отцу, - шубка норковая сколько может стоить, по-твоему? Ты человек бывалый, знаешь, наверно?

Насторожился отец, бульон на табуретку отставил. Очень он бояться стал, что я мужа найду настоящего, и тогда ему жизни не будет.

– Да смотря какой размер, - говорит осторожно.

– Ну, примерно на меня, - отвечаю.

Закашлялся он, захрипел, на подушки откинулся, подбородок свой выставил, глаза закатил.

– Мама, - говорит мне Толик из-за стола, - умирает наш дед, похоже.

– Да нет, - отвечаю, - просто волнуется. Ты, папаня, не бойся, я тебя не кину, отвечай, если спрашиваю.

Отдышался отец, поутих.

– Да тысяч восемь, не меньше, - сказал наконец и в глаза мне тревожно глядит.
– Зина, Зинка, что ты опять надумала?

Успокоила я его, приласкала, обещала транзистор купить: он у меня, как ребенок второй, очень подаркам радовался. Подарила я Толику стереоскоп, а ему не подарила, так он неделю со мной не разговаривал.

Ночью спать не сплю, все ворочаюсь, маюсь: не выходит у меня Вавка из головы. Что ж такое, думаю, она над собой сделала? На что ради норки решилась? И рассудила я так: чистым дело не может быть, слишком деньги большие замешаны, и должна я с Вавкой завтра поговорить. Так и так, мол, подружка, выкладывай все напрямик, а не хочешь - не надо: сразу после работы пойду в милицию. Спасать надо девку, иначе совсем завязнет.

5

И что вы думаете? На другое же утро является Вавка на пункт в своем старом пальтишке перелицованном. Но меня это не успокоило: вот как, думаю, уловила, значит, мое неодобрение, решила поостеречься. Не стала я в лоб ее спрашивать, осторожненько говорю:

– Здравствуй, Вава. Холодновато сегодня, тебе не кажется?

Только хитрость моя была грубо пошита. Зыркнула на меня Вавка, усмехнулась - и подает мне открыточку.

"Вава, милая, - читаю.
– С нетерпением жду Вас в Москве, на студии, в любое удобное для Вас время. Съемки в Пицунде, потом в Монреале, так что будьте готовы к длительному путешествию. Ваш Боборыкин".

– Это кто такой?
– спрашиваю.
– Фотограф, что ли?

– Эх, глубинушка, - засмеялась надо мной Вавка.
– Кинорежиссер самый лучший в Союзе. Фильм "Весна во льдах" видела?

– Ну?
– спрашиваю.
– И зачем же ты ему так срочно понадобилась?

– Да не для того уж, конечно, чтобы твист танцевать. Фильм снимать будем, я в заглавной роли. Видишь, в Монреаль надо ехать. А Монреаль - это тебе не пансионат на Клязьме. Лазурный берег, сама понимаешь.

Прислонилась я к холодильнику, голова кругом идет, ничего не соображаю, как пьяная.

– Вот кого ты, значит, подцепила. Вот кто норками тебя одаривает...

– С ума ты сошла, - говорит мне Вавка.
– Я в глаза его еще не видела.

– Ну а где же твоя шуба?

– Обменяла.

– На что?

– А вот на эту открыточку.

Тут в жар меня так и кинуло.

– Господи!
– кричу я ей.
– Да объясни ты мне все или пропади с моих глаз, пока я тебе челку не выдрала! Дашь ты мне покой или нет?

– А я от тебя, - говорит мне Вавка, - ничего скрывать не собираюсь. Как от лучшей и единственной подруги. Всю историю на прощанье выложу.

– Как на прощанье?

– А так. Ухожу я из этой конторы и в Москву уезжаю. Вернусь из Монреаля не стану же я чужие сервизы перетирать. Кино - это дело затяжное, один раз уцепишься - а там само повезет. Лет на двадцать хватит хлопот, пока внешность моя не истратится.

Помолчала я, глазами похлопала.

– А обмана тут нет?

– Все проверено, - отвечает мне Вавка.
– Вот и адрес мой проставлен, и телефон киностудии. Я вчера уж в Москву звонила: ждут меня, не дождутся, съемки не начинают. До обеденного перерыва с тобой отсижу, а там, извини, поеду. Дело-то важное, понимаешь?

– Понимаю, конечно, - сказала я и слезами вся облилась.
– Паспорт не забудь захватить. Без паспорта тебя не узнают.

И все плачу, все плачу, никакого удержу нет.

– Да чего ревешь-то?
– рассердилась Вавка.

– Как-то сразу все, - говорю.
– Постепенности нет, вот и страшно мне за тебя. Пропадешь без возврата.

– Ах, ты странная какая, - отвечает мне Вавка.
– Как же нет постепенности? Говорю тебе: с рук взяла кофту плюшевую, кофту выменяла на шубу, а шубу - вот на эту открыточку.

– И все у одной бабы?

– Все у одной бабы.

– Врешь, - говорю.
– Ой, Вавка, врешь. И через твое вранье я на слезы вся разойдусь. Очень уж ты девка беспутная.

– Ладно, Зина, - говорит мне Вавка.
– Всем делилась с тобой, поделюсь и сейчас. Может, ты в жизни тоже устроишься.

Вытерла я быстренько слезы, вывесила на двери табличку "Учет", сели мы с Вавкой на пол за прилавком, чтобы с улицы видно нас не было, смотрит Вавка мне в лицо и спрашивает:

– Скажи мне, Зинаида, чего ты в жизни больше всего желаешь?

– Чтобы Гриша мой вернулся, - говорю.
– Больше мне от жизни ничего не требуется.

– Экая ты дура, - отвечает Вавка с досадой.
– Ну, вернется, поживет с тобой месяц, а потом загуляет - и опять поминай как звали. Хочешь мужа солидного, терпеливого?

– Не трави ты мне душу. Конечно, хочу.

– Ну, так слушай меня. Сразу после работы отправляйся, голубка, в центр. Возле магазина "Маруся" - на Суворова, знаешь?
– подворотня есть. Войдешь во двор - там женщины толпятся, кто продает барахлишко импортное, кто покупает. Ты на эту приманку не клюй, проходи в дальний угол, за гаражи, и спрашивай Татьяну Петровну. Она тебе все, что надо, устроит. Подойдешь к ней - режь напрямик: так и так, мол, я от Вавы пришла, хочу замуж выйти, а человека поблизости нет. Да прикинь заранее, кого тебе надо: брюнета или седого, ученого или военного. Татьяна Петровна любит в таких делах определенность.