Удача в подарок, неприятности в комплекте
Шрифт:
– Я сообщила Алесе о мёртвом Снежке, она сказала, что всенепременно поговорит с господином Удальцовым и, если он позволит, сделает из пса чучело, дабы он охранял дом в отсутствие хозяйки, - чопорно возвестила Елизавета Андреевна, так и не простившая меня за время повторного визита к чародейке.
– А что же ей мешает живую собаку завести? Полагаю, она с охраной справится лучше чучела, - съязвил я и тут же чуть по губам себя не хлопнул. Нет, всё-таки я идиот, Елизавета Андреевна искренне восхищается Алесей, а я словно специально продолжаю язвить, настраивая барышню против себя. Вот какая муха меня укусила, а?!
«Ревность», - глухо подсказал внутренний голос, но был моментально запинан в тёмный угол бескомпромиссной логикой, подкреплённой практичностью. Нет, нет и тысячу раз нет, никакой ревности у меня нет и быть не может, я просто устал, у меня опять начинает болеть
– Елизавета Андреевна, уже поздно, позвольте я провожу Вас домой?
Барышня отвесила мне церемонный поклон и ответила столь же светским тоном, словно впервые увидела меня, причём на торжественном балу, где каждая юная особа подвергается самому пристальному и далеко не всегда благостному вниманию:
– Почту за честь, Алексей Михайлович.
Всю дорогу до дома мы молчали, отчего путь показался едва ли не в три раза длиннее. Пару раз я пытался завязать непринуждённый разговор, но барышня или отвечала односложно, цедя слова сквозь зубы, или же и вовсе отмалчивалась, надменно морща носик и даже не глядя в мою сторону. Ну и пожалуйста, не больно-то и хотелось развлекать разговором эту церемонную куклу, подумаешь, тоже мне Елизавета Английская, пламенная роза Тюдоров! От раздражения, досады, какого-то подспудного беспокойства, объяснения коему я так и не смог найти, как ни пытался, у меня окончательно разболелась голова. Руки заледенели, во рту пересохло, даже затошнило, поэтому я без всяких угрызений совести отговорился нездоровьем и оставил госпожу Соколову одну разбираться с грозной, словно цунами, Софьей Витольдовной, к коей нас позвала перепуганная горничная, едва лишь мы переступили порог дома. Елизавете Андреевне моё бегство пришлось не по вкусу, зелёные глаза вспыхнули, словно у рассерженной кошки, но спорить или же как-то комментировать мои действия барышня не стала. Видимо, окончательно и бесповоротно признала трусом, не достойным её общества. А вот плевать, не стану переживать по этому поводу, слишком паршиво себя чувствую.
– Барин, Вам можа морсу принести? – сердобольно прошептала горничная Глафира, глядя на меня так, словно я находился при последнем издыхании.
– Але дохтура позвать?
– Давай морсу, - я коротко кивнул и зашипел от боли, словно раскалённым копьём пронзившей мне голову, - доктора не надо, отлежусь, само пройдёт.
– Знамо дело, к ведьме в самую пасть сунулся, вот она его и спортила, - услышал я прежде, чем закрыл дверь в комнату и рухнул на кровать как есть, даже обувь не снял. Потом, всё потом, сейчас немного отлежусь и…
Сны мне снятся редко, точнее, как авторитетно заявляет Сашка, сновидения приходят ко всем, только не каждому дано их запомнить. Мне вот, например, это удавалось крайне редко, а после смерти Лики я и вовсе или часами ворочался с боку на бок, не в силах уснуть, или проваливался в тёмную вязкую бездну, из которой с трудом выдирался по звонку будильника. Сейчас же я отчётливо увидел себя, бесшумно идущим по коридору спящего поместья госпожи Абрамовой. Точнее, притворяющегося спящим, я отчётливо услышал в ночной тишине чей-то приглушённый страстный вскрик, скрип двери, шёпот, даже бульканье. Видимо, обитатели дома под покровом ночи, пользуясь тем, что Софья Витольдовна крепко спит, предавались всем запретным днём наслаждениям, большинство из коих опасно граничат со смертными грехами: сладострастию, пьянству и прочее. Ладно, бог им всем судья, я-то тоже не до уборной шествую.
За время своего пребывания в доме Софьи Витольдовны я не успел ещё толком изучить расположение комнат, да и некогда было сим заниматься, ведь сначала я пребывал в беспамятстве, потом всего лишь и успел, что встретиться с госпожой Абрамовой да Елизаветой Андреевной, после чего покинул владения, приступив к расследованию убийства их соседки. Но во сне я точно знал, что мне нужно подняться по лестнице на второй этаж, повернуть направо, пройти две двери (гардеробную и комнату горничной), после коих и будут нужные мне покои. Я толком не знал, что там, в той комнате, куда я так стремлюсь, но был уверен: там ждёт меня настоящее и безграничное счастие, о коем только в старинном романе и можно прочитать. От нетерпения лестницу я преодолел как мальчишка, лихо перешагивая сразу через две ступеньки, на предпоследней, второй, если считать при спуске сверху, зацепившись обо что-то чуть и не рухнув лицом вниз. От болезненного падения меня спасла отличная реакция: я успел ухватиться
за перила и негромко, но весьма энергично выругался. Мощный выброс адреналина в результате этого неприятного казуса вышиб меня из сна, словно пробку из шампанского, я резко распахнул глаза, сел и напряжённо огляделся, пытаясь понять, где нахожусь и как меня сюда занесло. Так, я в своей комнате, в той же самой одежде, в коей и рухнул в кровать, значит всё, что я увидел, было всего лишь сном. Забавно, раньше настолько реальных сновидений у меня никогда не было. Что особенно благостно, голова у меня уже не болит, кровь бурлит и хочется приключений. Прогулка по дому в поисках таинственной комнаты тоже вполне подойдёт, заодно проверю, о какую заразу я споткнулся на лестнице, и постараюсь убрать её прежде, чем обитатели второго этажа проснутся и станут выходить из своих комнат, рискуя сломать себе шею, кубарем скатившись вниз.Свои намерения я привык претворять в жизнь, а потому, спешно поправив одежду и постаравшись придать себе наиболее благопристойный для столь позднего времени облик, я приоткрыл дверь своей комнаты и прислушался. Те, кто уверяет, что ночь бесшумна, никогда не гуляли по погружённому во мрак дому в ту пору, когда все обитатели разошлись по своим комнатам, обменявшись пожеланиями сладких снов, не несли дежурство в самый «мёртвый» час с трёх до четырёх и вообще засыпали сразу же, едва коснувшись головой подушки. На самом деле ночь такая же разноголосая, как и день, только она не кричит во всё горло, а негромко делится со всеми, кто желает, своими секретами. Мне с детства нравилось слушать ночную жизнь, мальчишкой мне казалось, что если быть очень внимательным и подняться повыше, то можно даже подслушать, о чём тихонько перешёптываются звёзды над нами. А сколько раз за время службы меня спасало умение слушать и слышать мрак! И не только меня, что особенно радует.
Так вот, дом госпожи Абрамовой, погружённый во мрак и на взгляд стороннего наблюдателя крепко спящий, если внимательно прислушаться, походил на большой муравейник. Вот коротко скрипнула дверь, прошелестело чьё-то платье, раздался приглушённый голос то ли умоляющий, то ли, наоборот, приказывающий. Я осторожно выскользнул из комнаты, привычно пригибаясь, прижимаясь к стене и стараясь мягко перекатываться с пятки на носок, чтобы ступать бесшумно, прокрался туда, где звучал этот явно взволнованный голос. Конечно, подслушивать некрасиво, но, согласитесь, честные дела под покровом ночи не вершатся. Я добрался до угла и остановился, не рискуя двигаться дальше, так как прерывающийся девичий голос звучал совсем рядом, и если бы я выглянул из своего укрытия, то непременно оказался бы обнаружен.
– Давай уедем, умоляю, - отчаянно шептала незнакомка, судорожно всхлипывая и делая титанические усилия, дабы не разрыдаться в голос и не перебудить всех вокруг. – Я не могу больше притворяться!
Та-а-ак, судя по всему, кто-то на собственном горьком опыте постигает истину о том, что обманывать некрасиво. Эх, жаль, не видно лица, утром придётся эту бедолагу по голосу искать, а я всё-таки не принц из «Русалочки», хотя тот с этой задачей тоже не справился, предпочтя земную принцессу морской нимфе, мда.
Незнакомка меж тем продолжала свой страстный монолог:
– Пойми, я устала! Устала постоянно лгать, устала улыбаться, когда хочется плакать, устала развлекать эту старую ведьму, устала быть куклой, которую то достают с полки, чтобы поиграть, то безжалостно ломают и бросают на пол! Я не могу так больше!
– Не можешь, значит, - голос мужчины был глухим и ровным, словно он обсуждал зарядивший на сутки дождь или поданную к ужину рыбу.
Однако для его собеседницы даже этой краткой фразы было достаточно, чтобы воодушевиться и продолжить с новым пылом свои излияния:
– Да, не могу. Давай уедем, прошу тебя.
Повисла тишина, прерываемая лишь приглушенными всхлипываниями девушки и шелестом её платья, когда она начинала переминаться с ноги на ногу. Я уже собирался уходить, когда мужчина хрипло прошептал:
– Иди ко мне.
Ну вот, ему про храм, а он про срам, сейчас начнёт успокаивать девицу всеми доступными способами, а когда она утомлённая размякнет, попросит потерпеть ещё чуть-чуть, суля в недалёком будущем райскую жизнь на золотых горах. И девица его непременно простит, посулам его поверит и беспрекословно станет выполнять любую его прихоть до очередной истерической вспышки. И так будет продолжаться до тех пор, пока или он не найдёт износившейся рабыне (назвать сию особу женой, подругой, спутницей или даже любовницей у меня язык не поворачивается) замену, или она во время очередной истерики его не убьёт. В моей служебной практике встречались оба варианта.