Удача в подарок, неприятности в комплекте

– Вы принесли светильник?

Голос Алексея Михайловича был таким хриплым, что я скорее угадала, чем услышала его слова, молча кивнула, подавляя разочарование, совершенно необоснованное, более того, с точки зрения хорошего тона даже неподобающее, и протянула ему артефакт. Господин следователь протянул руку, на миг наши пальцы соприкоснулись, обдав меня таким опаляющим жаром, что я невольно вскрикнула и отдёрнула руку. Господин Корсаров точно так же вздрогнул и отпрянул, артефакт упал на пол, возмущённо мигнул и засиял столь ярко, что у меня из глаз невольно потекли слёзы.

– Можно как-нибудь выключить эту дрянь? – прошипел Алексей Михайлович. – Она же всех своим свечением перебудит.

Мне в руки ткнулось что-то круглое и горячее, даже немного пульсирующее. Я дрожащими от волнения пальчиками поспешно надавила на вправленный в золото камень, медленно досчитала до трёх, сделала глубокие вдох и выдох, опять надавила на камень, с чувством глубокого удовлетворения отмечая, как он становится всё холоднее, а значит, уменьшается и его свечение.

– Вынужден признать: Вы действительно неплохо разбираетесь в артефактах, - приглушённый шёпот господина Корсарова был для меня слаще ангельского пения, я так и расцвела улыбкой, точно яблоня по весне, но вовремя вспомнила слова своего наставника о том, что скромность есть лучшее качество настоящего мастера, и негромко поблагодарила, стараясь, чтобы голос прозвучал вежливо и ровно:

– Благодарю Вас.

Алексей Михайлович дёрнул щекой, помрачнел, словно вместо благодарности площадную брань услышал, и сухим деловым тоном приказал:

– Если Вас не затруднит, сударыня, отойдите к лестнице и осмотрите всё там самым внимательным образом.

– Мне искать что-нибудь конкретное?
– честно говоря, я не видела смысла в каких-либо розысках, ведь и так было понятно, что Оленька споткнулась в темноте и упала, однако спорить со следователем не стала. Не дело барышне поучать мужчину, особенно в вопросах, в коих он по определению разбирается лучше.

– Всё, что покажется Вам странным, неуместным или же лежащим не на своём месте.

Ух ты, какая размытая формулировка, точно цитата из философского трактата, над коим дядюшка, Фёдор Витольдович, любит после обеда похрапывать. Ну что ж, раз иного приказа нет, будем искать всё странное. А вот интересно, излишне пристальное внимание господина следователя к сему заурядному происшествию странным считать? Чуть посмеиваясь над излишней бдительностью господина следователя и гадая, связана ли она с желанием произвести впечатление (хорошо бы, коли так), я отошла к лестнице и присела на корточки, старательно глядя по сторонам. На первый, самый поверхностный взгляд, ничего подозрительного не было: кое-где пол нужно наново навощить, нижнюю ступеньку лучше заменить, прохудилась она, как бы под чьей-нибудь стопой не проломилась окончательно. А вот там, в уголке, что такое? Я сделала небольшой шажочек в сторону, наклонилась пониже, всматриваясь в серебристый прямоугольник, лежащий на полу. Странная штучка, где-то я её видела, причём неоднократно. Я взяла загадочную вещицу в руки и расплылась в понимающей улыбке. Ну конечно, как же я сразу не догадалась, это же пряжка с домашней туфли Прохора Милорадовича, ему эту пару маменька торжественно вручила в самый первый день, как они к нам приехали. Только что эта пряжка у лестницы делает? Вечером, когда мы все за ужином собрались, она совершенно точно была на обуви, я это очень хорошо запомнила, мне Прохор на ногу наступил и даже не извинился, я свою ножку из-под его лапищи едва ли не силой выдирала.

– Алексей Михайлович, - я очень старалась, чтобы охватившее меня торжество не проскользнуло в голосе, а то мало ли, вдруг окажется, что ничего важного в найденной мной пряжке нет, а я распушилась, точно павлин перед цесаркой, - посмотрите, я нашла пряжку от мужской туфли.

Господин Корсаров подошёл ко мне, и я протянула ему свою находку, стараясь вести себя, как и пристало благовоспитанной барышне.

– Та-а-ак, - господин следователь завертел мою находку в пальцах, пристально изучая её со всех сторон, только что не обнюхивая и на вкус не пробуя, а я невольно любовалась длинными и сильными пальцами, быстрыми и чёткими движениями Алексея Михайловича и краснея вспоминала те минуты, что провела в его объятиях. – Пряжка относительно новая.

– Елена Степановна подарила своему сыну туфли с этими пряжками три месяца назад, когда они только приехали к нам.

Господин следователь выразительно приподнял брови:

– И как же зовут счастливого обладателя столь занимательной обуви?

– Прохор Милорадович, - я помолчала, вспоминая запутанные линии нашего родства, в коих, как мне кажется, тётушка и та не в полной мере разбирается. – Его матушка двоюродная сестра мой тётушки. А барышня, которая оступилась и упала, это Оленька Игнатовская, моя троюродная сестра.

Алексей Михайлович пробормотал что-то неразборчивое, похожее на: «нашему самовару троюродная подсвечница». Кажется, он не в восторге от запутанности наших родственных связей, можно подумать, в его семейном древе всё просто и понятно! Я досадливо нахмурилась и принялась кусать губку, дабы удержать рвущиеся колкие слова, ведь ссориться с господином Корсаровым мне очень не хотелось.

– А скажите, Елизавета Андреевна, каковы отношения у Ольги с Прохором Милорадовичем? – Алексей Михайлович чуть склонил голову к плечу, тем самым невольно выдавая, что вопрос задан отнюдь не из праздного любопытства.

Я удивлённо приподняла брови. Оленька и Прохор – мои родственники, они живут в одном доме, регулярно встречаются в столовой, пересекаются на семейных концертах и спектаклях, но, пожалуй, этим все их отношения и ограничиваются. Я даже не уверена, что они хоть раз общались о чём-либо более существенном, чем погода за окном, качество поданных блюд и состояние здоровья домашних.

– Прохор Милорадович равнодушен к Оленьке, - я пожала плечами, - впрочем, то же самое можно сказать и обо всех других барышнях.

– Вот как?

– Да. У Прохора очень строгая матушка, которая тщательно следит за тем, чтобы сын не связался с какой-нибудь бесприданницей или же алчной охотницей за деньгами.

Уголки губ Алексея Михайловича дрогнули, выдавая улыбку:

– Полагаю, сам Прохор Милорадович сказочно богат?

Я не удержалась, прыснула, тут же прижав ладошку к губам:

– Да какое там! Папенька Прохора, Милорад Кондратьевич, всё состояние в карты спустил, уцелело лишь то, что Елена Степановна в банк успела положить, но там немного, тысячи три, не более.

Господин Корсаров задумчиво постучал пальцами по перилам, около которых стоял:

– А Ольга богата?

Я грустно вздохнула:

– Нет, Олюшка классическая бесприданница. Она умница, красавица, блестяще воспитана, но, увы, средств у неё нет.

– Платьице, однако, из дорогой ткани.

– Так это я его Олюшке подарила, ей такой оттенок голубого идёт, а меня он бледнит, - я смутилась, покраснела и замолчала. Ну вот, теперь господин следователь непременно решит, что я хорошую девушку в свои обноски наряжаю, а я ведь никого не хотела обидеть, от чистого сердца платье отдала, и одевала-то его всего один раз, на большой приём по случаю сбора всех ближних и дальних родственников!

Алексей Михайлович насторожился, его лунный лис, коего прекрасно видело Око двойного дна, навострил уши и чуть оскалился:

– Значит, Ольга была в Вашем платье?

К чему это он клонит, интересно?

Я покачала головой:

– Нет, платье Олино, я его всего один раз надевала.

– И кто это видел?

Мои щёки опалил неукротимый жар стыда, я опустила голову, не в силах вынести взора господина следователя, прошелестела чуть слышно:

– Все… У нас приём был большой, тётушка устроила по случаю приезда всех и дальних, и ближних родственников.