Удача в подарок, неприятности в комплекте

– Прошу в зал, - я трепыхнулась, пытаясь освободиться из рук жениха, но Петенькина рука сжалась, подобно стальному кольцу, на миг перекрыв мне дыхание.

– Отличное предложение, - прощебетала Катюшка и, взмахнув длинными ресницами, промурлыкала, - Алексей Михайлович, Вы меня проводите?

Господин Корсаров опять посмотрел на меня, перевёл взгляд на воинственно встопорщившегося, словно молодой петушок, Петеньку и вежливо поклонился:

– Почту за честь, сударыня.

Я смотрела вслед уходящей со следователем сестрице и кусала губы, чтобы не закричать от боли и обиды. Страшно хотелось убежать к себе, рухнуть на кровать, уткнуться лицом в подушку и выплакаться, но гости продолжали приезжать и их нужно было встречать, каждому даря улыбку и тёплые слова дружеского участия. Единственное, что я смогла, так это со всей силы, словно бы случайно, наступить Петеньке на ногу. Я надеялась, что он отойдёт, но тот лишь охнул и остался на месте. И руку, гад такой, с моей талии не снял! Я опять наступила Пете на ногу и, улучив момент, прошипела ему на ухо:

– Прекратите меня обнимать, это неприлично.

– Жениху прилично, - так же шёпотом отозвался Петя, стоически терпя боль. – Неприлично обручённой невесте, позабыв обо всём, вешаться на шею столичному франту, который её и знать не хочет.

Намёк был более чем прозрачен, я отчаянно покраснела, смешалась и замерла, чувствуя себя несчастной пленницей, прикованной к позорному столбу на потеху публике.

Когда раздались первые такты вальса, Петенька повернулся ко мне, поцеловал мне руку и пафосно, словно выступал в дурном любительском спектакле, вопросил:

– Лизонька, любимая, Вы подарите мне тур вальса?

Можно подумать, у меня есть выбор! Я посмотрела на строгую и неприступную тётушку, на замерших в восхищении девиц, на растроганно утирающих слёзки маменек, на старательно делающих вид, что они ничего не замечают, отцов и вежливо улыбнулась:

– Почту за честь, Пётр Игнатьевич. Только, осмелюсь напомнить, Вам нужен маскарадный костюм, ведь у нас маскарад.

Петенька озорно улыбнулся, с заговорщическим видом вытащил до этого тщательно укрываемый от любопытных глаз тёмный свёрток и медленно, играя на моём любопытстве, стал его разворачивать. Я чуть на месте на затанцевала от нетерпения. Что там? Рыцарские доспехи? Нет, слишком лёгкие. Костюм принца датского? Нет, не похоже? Наряд таинственного разбойника? И опять мимо. Петенька приготовил до невозможности простой и скучный плащ монаха, спрятав лицо под глубоким капюшоном. Я честно попыталась скрыть разочарование, всё-таки человек старался, а вот тётушка миндальничать не стала, хмыкнула громко:

– Да уж, фантазией Вы явно обделены. Ну да ладно, у Лизы её на двоих хватит. Ступайте, дети, и повеселитесь как следует, но и о приличиях не забывайте.

Я почтительно поцеловала тётушкину руку и со своим кавалером направилась в бальный зал, где постаралась забыть обо всех невзгодах в вихре любимого вальса. Хорошо, что Петенька танцует изумительно, плохо, что вести непринуждённый разговор в ходе танца не умеет, а потому я блуждала взглядом по залу, разыскивая… точнее, любуясь костюмами гостей. Вот пронёсся в паре с обворожительной турчанкой дядюшка Василий Харитонович в костюме пирата, там в уголке русалочка Катя звонко смеялась над чем-то с суровым скандинавским воином, ещё один монах в плаще с капюшоном вёл в танце легкомысленную бабочку, а Олег Петрович в костюме Гамлета что-то шептал на ушко Томочке, и та, в кои-то веки раз, не куксилась и не морщилась. Где же Алексей Михайлович? Мой взгляд помимо воли снова и снова обращался к монаху, я силилась заглянуть ему в лицо, но капюшон надёжно защищал своего хозяина от нескромных взглядов. Вальс закончился, а я так и не нашла господина Корсарова. Я огорчилась и совершенно расхотела танцевать, попросила Петеньку проводить меня к креслицу и принести бокал вишнёвого ликёра. Жених мой допытываться о причине резкой смены настроения не стал, почтительно поцеловал руку и оставил меня одну.

– Сударыня, вы позволите пригласить вас на танец?

Этот голос я узнала бы из сотен, да что там, тысяч иных голосов. Медленно, чтобы не сорваться и с визгом не повиснуть на шее, загубив тем самым репутацию и свою, и господина следователя, я подняла голову и улыбнулась Алексею Михайловичу, облачённому в чёрный костюм, наброшенный на плечи плащ и черную маску, скрывающую лицо. Шляпу господин следователь почтительно держал в руке.

– Я принимаю Ваше предложение, Алексей Михайлович, - церемонно ответила я и тут же смутилась, так двусмысленно прозвучала эта фраза.

Мне поцеловали руку и повели в центр зала, бережно поддерживая за талию. Ничего предосудительного, всё в пределах игриво звучащей мазурки.

Когда искромётный, напоминающий фейерверк танец подошёл к концу, я изрядно запыхалась и захотела пить, потому стоящему на столике рядом с моим креслом бокалу искренне обрадовалась. Только взять его не успела, подскочила Катюшка, запыхавшаяся, раскрасневшаяся и ослепительно красивая, обняла меня и звонко защебетала:

– О, какой бал, просто чудо, я никогда так не веселилась! Только пить страшно хочется! О, а вот и бокал, как это мило, мой кавалер сказал, что он принёс мне ликёра. А ты видела, какое платье у Аннеты Семёновской? Это же просто волшебство, сущая магия!

Продолжая непрестанно болтать, Катюшка сделала глоток, потом ещё один и вдруг замерла, побледнев и прижав ладонь к шее. В синих глазах сверкнули слёзы, черты лица исказила гримаса мучительной боли.

– Катенька, - я метнулась к сестрице, понимая, что, если она начнёт падать, удержать не смогу, Катюша пышнотела и тяжела.

К счастью, Алексей Михайлович далеко не ушёл, успел подхватить Катю, бережно опустил в кресло, а потом прижал, зафиксировал, так как у сестрицы начались страшные судороги. Голова Катюшки металась из стороны в сторону, глаза выкатывались из орбит, из горла вместе с кровавой пеной вырывались хриплые сипы, а всё тело извивалось, корчилось от нестерпимых мук.

– Доктора! – отчаянно закричала я, и мой клич подхватили разом несколько голосов. – Доктора, срочно доктора, немедленно!

– Катенька!!! – срываясь на визг, заголосила Глафира Михайловна и рухнула перед дочерью на колени. – Доченька, душечка, господи, да что это с тобой?!

– Расступитесь, - рыкнул Алексей Михайлович, продолжая удерживать всё ещё бьющуюся в судорогах Катюшу, - дайте доктору пройти.

– Благодарю Вас, господин Корсаров, - пропыхтел Феликс Францевич, у которого лицо покраснело от напряжения и покрылось испариной. – Софья Витольдовна, голубка, я Вас умоляю: займите чем-нибудь гостей или прекратите бал, пусть все уйдут. Ну невозможно же проводить обследование в таких условиях!

Сгрудившиеся вокруг гости разом притихли, старательно делая вид, что их тут и вовсе нет, духи они бестелесные, не более.

– Я могу девушку в комнату отнести, - предложил Алексей Михайлович и как-то странно посмотрел на Катю.

Очень мне не понравился взгляд господина следователя, так смотрел Фёдор Витольдович на красавца коня, неудачно взявшего барьер и сломавшего ногу. Мол, всем-то ты хорош, разумен и послушен, да и денег на тебя потрачено немало, но прежним не будешь, на скачки тебя не выставишь, придётся пристрелить. Я поспешно перекрестилась, отгоняя мрачное воспоминание, с тревогой всмотрелась в заострившиеся черты лица Кати. Сестрица почти перестала биться, лишь редкие судороги волнами проходили по телу. Хорошо это или плохо? Почему доктор молчит и не спешит доставать свой саквояж, с которым, слава богу, пришёл даже на бал?

– Вы правы, Алексей Михайлович, барышню лучше унести отсюда, - негромко заметил Феликс Францевич и тихонько вздохнул.

Я резво вскочила, моментально найдя отличный повод, чтобы быть рядом с Катей и господином Корсаровым, о котором не переставала думать даже в такой страшный миг:

– Я провожу.

– Лизонька, ты остаёшься здесь, - Петенька, так некстати объявившийся рядом, крепко взял меня под руку, не давая вырваться. – Как твой жених я запрещаю тебе смотреть на этот кошмар, да и мешать господину доктору тоже неразумно.

Вот кто Петра Игнатьевича вечно за язык-то тянет, а? То ласки не допросишься, лишний раз за руку взять не смеет, то, когда не надо, трубит о своих правах на меня! Вон, как Алексей Михайлович при фразе о женихе зыркнул на него недобро, а меня и вовсе великосветским холодом обдал, так что я пальцы на ногах чувствовать перестала, ещё и процедил не терпящим возражений тоном:

– Ваш жених прав, госпожа Соколова. Вам должно остаться здесь. И Вам, сударыня, - это относилось к воющей на полу Глафире Михайловне, - тоже.