Удачная партия

— Хорошо. И у меня никого нет. Клянусь.

Аркадий Францевич удивленно округлил глаза:

— А кто был?

— И я прошу, оставим. И у меня никого нет. Хочешь еще кусок шарлотки?

— Да, хочу, — Аркадий Францевич удивленно посмотрел на жену, но больше ничего не спросил.

— Знаешь, — продолжила Эльвира Павловна, отрезав и положив на тарелку мужа большой кусок шарлотки, — я вдруг поняла, как нам не хватает детей. У нас даже племянников нет. Понимаешь, как это на самом деле ужасно? Вот оно и получается, что у меня есть только ты, а у тебя — только я. Нам даже отвлечься не на кого. Вот от нас радость и ушла. Как ты думаешь?

— Может быть. Но сама знаешь, что у нас не могло быть детей. Мы давно закрыли эту тему.

— Да. Я знаю, — Эльвира Павловна грустно посмотрела на мужа. — Но мы можем усыновить или удочерить ребенка.

— Что за абсурдная идея? — искренне изумился Аркадий Францевич. — Дети — это очень тяжело и ответственно! И потом чужие! Ты с ума сошла. Это я тебе как генетик говорю. Ты ведь не сможешь даже приблизительно узнать, какой генетический багаж у ребенка. Он может быть с милыми кудряшками, а генетически — маньяк и убийца! И ты с этим никогда не справишься! Нет-нет! Это невозможно! Выбрось это из головы! Тебя не допросишься мужу рубашку выстирать, а тут пеленки, распашонки!

— Ну почему обязательно пеленки, распашонки? Не обязательно усыновлять младенца. Можно найти школьника. Поговорить с ним, показать психологу. Если есть желание, то всегда найдется способ. Я уверена!

— Эля! — Ковард сурово свел брови. — Никаких чужих детей! О чем ты?! Нет и нет! Мы даже между собой договориться не можем. Давай оставим этот разговор.

— Хорошо. Давай пока оставим. Вкусная шарлотка?

— Вкусная. Очень вкусная.

— Я рада.

И хотя разговор за ужином был не из самых приятных, но и Эльвира Павловна, и Аркадий Францевич подумали об одном и том же: «Боже! Как хорошо, что все возвращается на круги своя. И даже если в жизни после этого разговора ничего не изменится — это гораздо лучше любых кардинальных перемен!»

Глава 66 Исмайга запутался

Исмайга проснулся в полной уверенности, что сегодня его жизнь изменится раз и навсегда. Собственная жизнь в сновидениях уже давно не доставляла ему радости. Все, что поначалу удивляло и возбуждало, стало привычным и утомительным. Нынче во сне за очередной партией в шахматы, когда она, Дюймовочка, наконец добилась выигрышной позиции, бродяга улыбнулся и, лучезарно сверкнув глазами, сказал определенно и просто:

— Есть объективный физический предел индивидуума. Ты этот предел исчерпала, красавица, поэтому можешь расслабиться. Крысы были твоим последним заданием. Ты сделала все, что могла.

Он недолго помолчал и продолжил:

— Теперь у тебя начнется другая жизнь. Хе-хе! Если это можно так назвать. Не знаю, поздравлять тебя с этим или сочувствовать. Кстати, ты опять просчиталась. Мат в двенадцать ходов. А могла выиграть. Не огорчайся. Уже значительно лучше. Все значительно лучше.

Дюймовочка нахмурила брови, пытаясь сообразить, о чем сейчас ей поведал бродяга, но не сообразила.

— Вы имеете в виду, я лучше играю в шахматы? — спросила она бродягу.

— Разумеется, и это тоже.

— Вы опять говорите загадками.

— А как ты хотела? По-другому нельзя. Мне положено говорить загадками.

— Про другую жизнь, это о чем? Перестану видеть сны?

— Да Господь с тобой! — махнул рукой бродяга. — Ты уже здесь как дома, а все говоришь о снах. Не разочаровывай меня.

— Простите, — стушевалась Дюймовочка. — Я перестану жить в этой реальности?

— Возможно. И вообще, что такое жизнь? Что такое смерть? И можно ли назвать жизнь жизнью, а смерть смертью? Все, знаешь ли, относительно, призрачно, размыто… А главное — цель. К чему все это? Если честно, то я и сам понимаю смутно. Так было и так будет. Вот и весь сказ. Опа! Кажется, ты выкрутилась! Ай да молодца! Выходит, это я просчитался?! Чудеса, да и только! Ну, выиграть все равно не выиграешь, но ты уже стала зубастой, — бродяга потрепал Дюймовочку по щеке. — Даже интересно с тобой играть. Жаль, больше уже не придется.

Дюймовочка опешила:

— Что-то я вас не поняла. Вы меня пугаете.

— А ты не пугайся. Смело смотри неизвестности в лицо. Будь храброй. Фортуна улыбается храбрым, а не тем, кто делает в штаны по пустяковым поводам. Смерть — это всего лишь смерть. Сама знаешь. Такая же неприятность, какая с тобой случается каждую минуту. Ничего особенного. Ладно, ничья!

От этих слов Дюймовочка испугалась не на шутку. В горле запершило, и она спросила сдавленным голосом.

— Ничья? Что это значит? Смерть?

— Да что ты заладила, как попка: «Смерть, смерть!» Я же тебе объяснял, что и жизнь, и смерть — одинаковая лажа.

— Лажа — это что такое?

— Это слово такое, — ответил бродяга, — скоро будет популярным. Означает проблема, неприятность, непотребное или что-то в этом роде. Но тебе не стоит над этим сильно размышлять, в любом случае — ничего нового, все как обычно, все как всегда. Лажа неистребима. Она везде и во всем. Так что не расстраивайся. Тот, кто живет в лаже этой лажи не замечает…

Исмайга открыл глаза. Минуту он лежал неподвижно, пытаясь проанализировать свое сновидение.

«Сегодня должно что-то произойти. Это что-то такое, что, скорее всего, изменит мир. Или изменит меня. Или и то и другое, хотя и то и другое не очень понятно».

Исмайга терялся в догадках. Он никогда не был оптимистом, и оттого перемены ему не рисовались радужными. О каких радужных переменах может думать человек, не умеющий мечтать?

«Наверное, я все-таки умру, — подумал он. — Но, в конце концов, смерть — неизбежное событие. Так что лучше взять себя в руки и смело посмотреть в глаза вечности. Бродяга сказал, что всему есть предел. Я, по его мнению, дошел до своего предела, значит, идти некуда. Кстати, какой сегодня день? Воскресенье. Символично. Смерть — это, по сути, воскресенье. Воскресенье в другом измерении».

Через несколько часов Исмайга уже был полностью уверен в том, что его земной путь закончен, и стал перебирать в уме варианты, как же ему встретить смерть наиболее достойно. Кому оставить свое пусть невеликое, но все же дорогое сердцу имущество: шахматы, диджериду, бубен, картины? В конце концов картинка в голове сложилась: он напишет завещание. Передаст все Стриганову — своему школьному товарищу. Ближе человека у одинокого Исмайги не было. Может, для Стриганова эти вещи и не представят великой ценности, но, несомненно, они окажутся в руках честного и порядочного человека.

Исмайга все еще лежал на своей циновке с широко раскрытыми глазами и, уставившись в небольшое желтое пятно на потолке, размышлял над тем, как же не оставить свое тело после смерти надолго в квартире и как организовать собственные похороны.

Неожиданно раздался звонок в дверь, заставивший философа вздрогнуть и выйти из оцепенения.

«Кто бы это мог быть? Странно. Я никого не жду».

Звонок повторился. Кто-то настойчиво пытался добиться встречи. Накинув на плечи любимый татарский халат, Исмайга встал с циновки и вышел в коридор. Против обыкновения дверь он открыл не сразу, а спросил: