Удар гильотины

– С удовольствием, – согласился Манн. – Отсюда я поеду к старшему инспектору Мейдену – вы, конечно, успели с ним познакомиться? – и передам ему собранные моим агентством материалы, он тоже заинтересуется вопросом «почему Квиттер ненавидит Веерке?», но главное – полиция будет знать, что у вас есть мотив…

– Какой мотив? Какой мотив? – зачастил домохозяин. – Если один человек терпеть не может другого, это еще не…

Квиттер оборвал себя на полуслове, дернул головой и сказал:

– Идемте.

Манн последовал за стариком к внутренней двери, за которой оказался коридор с лестницей в дальнем конце и лифтом, наверняка встроенным не так давно в узкое пространство между лестничными пролетами.

– Сюда, – сказал Квиттер и толкнул дверь рядом с лифтом, Манн сначала и не разглядел, что там, оказывается, есть еще одна дверь, покрашенная той же краской, что стены, даже пластиковая ручка была того же – бледно-зеленого – цвета и похожа была на большого богомола, выглядывавшего из травы. За дверью Манн приготовился увидеть такие же тесные, как прихожая, апартаменты хозяина и был поражен – комната оказалась огромной, с тремя высокими окнами, выходившими на улицу (Манн увидел место, где стоял, разглядывая дом, несколько минут назад), настоящим камином, старинными шкафами со стеклянными дверцами и посудой на многочисленных полках, у дальней стены вальяжно расположился огромный диван, покрытый шкурой неизвестного науке животного. Квиттер подтолкнул Манна к дивану, и детектив сел, не представляя, как вести разговор: с одной стороны, он, видимо, угадал, задав непродуманный вопрос, а с другой стороны, не имел ни малейшего представления о том, как заставить Квиттера разговориться – аргументов у Манна на самом деле не было, он вообще ничего не знал об этом человеке и, тем более, о его взаимоотношениях с писателем.

Квиттер приволок стул с высокой спинкой (четыре таких стула стояли у круглого стола посреди комнаты) и грохнулся на него с такой силой, что непременно должен был сломать себе крестец – звук, во всяком случае, был соответствующим. Манн ожидал появления на лице домохозяина выражения нестерпимой боли, но тот даже не поморщился и сказал тихим, вкрадчивым голосом:

– Что вам об этом известно, господин… м-м…

– Тиль Манн, частное детективное агентство. Извините, господин Квиттер, но я вам отвечу после того, как получу ответ на свой вопрос. Я спросил…

– Да-да, я помню, что вы спросили. Но учтите: к тому, что случилось, я не имею ни малейшего отношения. Ни малейшего. Магда подтвердит, она весь вечер от меня не отходила, я отпустил ее только в три часа ночи, у меня была жуткая мигрень, я не мог оторвать голову от подушки, Магда…

– Это ваша внучка? – протиснул свой вопрос Манн в узкую щель между словами.

– Кто? Магда? Внучка? Нет, с чего вы взяли? Она… э-э… горничная. Да, горничная, я живу один, я больной человек…

«Если он опять начнет скулить, – подумал Манн, – я его придушу». Но Квиттер продолжил свой монолог в точности с того места, где его прервали:

– Магда приносила мне лекарство, чай – крепкий чай помогает при мигрени, вы знаете? – а еще разыгрался ветер, сразу после полуночи, все кругом хлопало и скрипело, наверно, из-за перемены погоды голова и разболелась…

– Почему вы ненавидите Веерке? – спросил Манн.

– Потому что он сволочь, вот почему, – сказал Квиттер, продолжая начатую фразу, и получилось, что голова у него разболелась, потому что Веерке сволочь, вот почему.

– Да? – понимающе сказал Манн.

– Да! Я идиот, – сокрушенно пожаловался Квиттер. – Обычно сдаю комнаты максимум на год – с продлением, если квартиранты окажутся приличными людьми… А тут – нет, я думал: писатель, известный человек, у меня таких постояльцев никогда не водилось, будет книжки писать и мне надписывать, чтобы я всем показывал, какие у меня люди живут… Договор на десять лет – представляете, на десять! Ну откуда мне было знать…

– Что?

– Что он сволочь!

– Да, это я уже понял, – сказал Манн, – Веерке сволочь. Готов с вами согласиться. А если конкретнее? Что он вам сделал? Вам лично?

– Мне лично… Почему – мне? Мне – ничего. То есть… Простите, Манн, я даже не предложил вам выпить… Бренди? Виски? Вино? Пиво?

Квиттер бодро вскочил на ноги и бросился к одному из шкафов, где стояли хрустальные рюмки, бокалы и – на нижней полке – несколько бутылок, пузатых и длинных, с этикетками и без.

– Не нужно! – крикнул Манн. – Я не пью, Квиттер, извините.

– Совсем не пьете? – Квиттер остановился посреди комнаты, не зная, настаивать ли на своем предложении или вернуться, чтобы продолжить наверняка неприятный для него разговор.

– Не отказался бы от кофе, – сказал Манн. – Особенно если его приготовит ваша горничная.

Квиттер нахмурился, глядя Манну в глаза и стараясь понять, какой подвох скрывался за его просьбой.

– Без сахара, пожалуйста, – уточнил Манн, после чего Квиттеру ничего не оставалось, как направиться к двери, не той, через которую они попали в эту комнату из коридора, а к другой, должно быть, ведущей в кухню. Приоткрыв дверь так, что Манну не было видно ничего, что происходило в соседней комнате, Квиттер вполголоса отдал какие-то распоряжения и вернулся к гостю.

– Я спросил, – напомнил Манн, – что сделал Веерке вам лично? За что вы его возненавидели? Я третий раз задаю этот вопрос, если вы умеете считать.

– Я… Да… Если бы договор у нас был стандартный, на год… Этого типа здесь уже не было бы. И все. Я хотел через суд… Но такая неустойка… И я ведь сам вписал сумму, представляете! Думал: вот, нашел замечательного квартиранта, только бы он не отказался… Господи, какой я был идиот!

– Это я уже слышал, – устало произнес Манн. – Мне повторить вопрос в четвертый раз, или вы уже выучили его наизусть?

– Сейчас, – сказал Квиттер и направился к двери, Манн услышал тихий стук, должно быть, Магда сообщала, что кофе готов. Если бы она принесла его сама – на маленьком подносе, в фарфоровом кофейнике… Как шоколадница с картины Лиотара… Но Квиттер, скрывшись на секунду за дверью, вернулся – не с подносом, а с единственной чашкой, которую держал за ручку, отставив палец. Чашку он поставил перед Манном на журнальный столик и сел на свой стул, забыв в очередной раз о заданном ему вопросе.

Кофе оказался горьким и невкусным – Манн отхлебнул глоток и поморщился. После такого кофе его решимость получить, наконец, ответ на свой вопрос возросла многократно.

– Итак… – начал он.

– Да, я помню, – печально сказал Квиттер. – А можно, я отвечать не буду? Я ведь не обязан отвечать на ваши вопросы? Вы не полиция.

– Я не полиция, – пожал плечами Манн, – но работаем мы в контакте, и я обязан – понимаете, именно обязан – сообщать старшему инспектору Мейдену…

– Вот-вот, я отвечу, вы сообщите, и я в один миг окажусь в числе подозреваемых… Вот, мол, мотив, да… А я весь вечер лежал с мигренью, Магда подтвердит…

– Видите ли, уважаемый, – Манн поднялся, показывая, что разговор закончен, и больше он не намерен тратить свое драгоценное время, – я все равно узнаю, за что именно вы возненавидели Веерке, но тогда…

Квиттер почему-то успокоился. Он сидел на стуле расслабленный, как тряпичная кукла, и даже не пытался подняться, чтобы проводить Манна до двери.

– Ради Бога, – сказал он. – Узнайте. Бог в помощь. Я думал, вы уже знаете. Испугался. А вы… Никогда не надо делать преждевременных выводов, так? Прощайте, господин Манн. Извините, не провожаю. Вам в ту дверь, слева. В коридор и к выходу.

Манн, естественно, направился к правой двери, той, что вела в кухню, где, видимо, хозяйничала милая горничная по имени Магда. Прежде чем Квиттер успел подняться со стула, Манн распахнул дверь и оказался… нет, не в кухне, а в спальне, где стояла двуспальная разобранная кровать, простыни, подушки и одеяла были разбросаны в художественном беспорядке, и Магда была здесь, девушка сидела в глубоком кресле и пила кофе из такой же чашки, что приготовила для Манна.