Удар гильотины

– Ой, – сказала она и чуть не пролила напиток.

– Я же сказал: в левую дверь, – со злостью проговорил за спиной Манна голос Квиттера. Манн тихо прикрыл дверь и сказал:

– Извините, перепутал.

* * *

Коридор был другой. Наверно, Манн опять вышел не в ту дверь и оказался перед винтовой лестницей, лифта здесь почему-то не было, горела тусклая лампочка, Манн сделал несколько шагов, и у него закружилась голова – лестница оказалась узкой и крутой, разминуться здесь двоим было невозможно; даже в старинных башнях, где стены давят на сознание и представляешь себе метровые толщи камня, отделяющие ход наверх от воздуха свободы, все-таки можно на лестнице и разминуться, пропустив спускающихся туристов, и услышать, как над головой переговариваются те, кто уже поднялся на очередной этаж, где можно размять колени, уставшие от бесконечных поворотов. Лестничный колодец так и хотелось раздвинуть локтями, чтобы создалось ощущение подъема на второй этаж, а не протискивания в центральную камеру фараоновой гробницы.

Сделав три поворота вокруг оси и окончательно потеряв ориентацию в пространстве, Манн подумал, что злобный Квиттер подшутил над ним, выпустив из квартиры через черный ход.

Перед самыми глазами вдруг почему-то возникли чьи-то нечищеные черные туфли, а, подняв голову, Манн увидел и брюки – темно-серые, аккуратно выглаженные, с острой стрелкой. Выше – Манн задрал голову так, что хрустнули шейные позвонки – оказался живот, и голос тоже показался утробным, будто выше живота у мужчины, встречавшего детектива у лестницы, ничего не было:

– Дайте руку, я помогу вам подняться.

Руку Манн подавать не стал, преодолел еще несколько ступенек и поднялся, наконец, на твердую поверхность, будто моряк, сошедший с корабля после шторма, или астронавт, покинувший непрочную кабину спускаемого аппарата.

Выше живота у мужчины оказались худосочная грудь, покатые плечи и вытянутая голова, густые рыжие бакенбарды призваны были расширить худое лицо с близко посаженными черными глазами. Лысина, по идее, должна была сверкать на солнце, но освещение в коридорчике было слабым, и безволосая голова всего лишь матово рассеивала свет единственной лампочки в прозрачном плафоне.

– Здравствуйте, – сказал Манн и протянул руку для пожатия. Мужчина протянул свою, пожатие – как Манн и ожидал – оказалось вялым, но долгим, будто визави не столько пожимал чужую ладонь, сколько прилеплялся к ней, чтобы сквозь поры впитать необходимые ему жизненные соки.

– Прошу прощения, – сказал Манн, – вы господин Ван Хоффен, верно?

– Ганс Ван Хоффен, – поправил мужчина, будто употребление его фамилии без связи с именем было чрезвычайно неучтиво.

– А я Тиль Манн…

– Послушайте, Тиль, – сказал Ганс Ван Хоффен, – объясните, ради всего святого, за каким дьяволом вы полезли по этой гнусной лестнице и вызвали приступ ужаса у моей супруги? Есть же лифт! Есть нормальная лестница, в конце концов! Что, дьявол вас раздери, понесло вас…

– А! – воскликнул Манн. – Я был уверен, что есть нормальная лестница! Но я ее не нашел.

– Естественно! – пожал плечами Ганс Ван Хоффен, – Надо было войти с парадного входа, а не с черного.

– В следующий раз войду, как все приличные люди, – сказал Манн и не стал жаловаться на зловредного господина Квиттера.

– Приличные люди, – усмехнулся Ганс Ван Хоффен, показывая неровный ряд желтых от курения зубов, – как раз с черного хода и входят. Я имею в виду разносчиков, трубочистов и прочих трудяг. Полиция и страховые агенты предпочитают парадный вход.

– Я не трубочист, не разносчик, но и к полиции или к страховому делу отношения не имею, – сказал Манн, соображая, будут ли они вести разговор здесь, где негде повернуться, или Ганс Ван Хоффен все-таки пригласит посетителя в квартиру. – И знаете, о чем я подумал, когда вертелся на этих крутых ступеньках? Как санитары спускали тело бедняги Веерке? Вертикально?

– Пойдемте, – сказал Ганс Ван Хоффен и, повернувшись к Манну спиной, направился к узкой двери в торце коридорчика. За дверью оказалась небольшая кухня, стандартная, как витрина магазина кухонной утвари, а дальше – большая гостиная, обставленная безликой мебелью, купленной, скорее всего, на распродаже. Два огромных окна выходили все на ту же улицу.

– Моя жена Тильда, – сказал Ганс Ван Хоффен, и Манну навстречу поднялась с дивана дородная дама лет пятидесяти, из тугого платья ее телеса выдавливались, как зубная паста из тюбика, так и казалось, что сейчас она вся вытечет, и на полу останется горка женской плоти, покрытая зеленой, в мелкую клеточку, тряпкой-платьем.

– Здравствуйте, – густым басом сказала Тильда Ван Хоффен и грохнулась на диван, который от неожиданности взвизгнул по-кошачьи, а потом издал совершенно человеческий вздох отчаяния.

И лишь после этой церемонии представления Ганс Ван Хоффен задал вопрос, который на его месте любой человек задал бы еще минуту назад, увидев, как в лестничном колодце появляется голова незнакомца:

– Что вам угодно, молодой человек?

– Мое имя Тиль Манн, я представляю частное детективное агентство и, если позволите, хотел бы задать вам и вашей супруге несколько вопросов, связанных с происшествием, из-за которого попал в больницу ваш сосед сверху господин Веерке.

– У вас есть документ? – вежливо осведомился Ганс Ван Хоффен, и Манн достал из кармана свою карточку, за которой быстро протянула руку госпожа Тильда, а муж даже не попытался взглянуть и продолжал:

– Если вы частный детектив, то пришли сюда по заданию клиента, не сами же по себе, верно? Могу я спросить, кто вас нанял – в смысле, кому так необходимо знать детали происшествия, что он нанял детектива, а не обратился в полицию?

«Господи, – подумал Манн, – какими длинными фразами мы начали говорить! Это какое-то наваждение! Что здесь происходит, в конце-то концов?»

– Я не могу назвать вам имени своего клиента, – сказал он. – Кстати, вы не обязаны отвечать на мои вопросы.

– Это намек? – игриво спросила Тильда Ван Хоффен, возвращая Манну карточку.

– Могу я присесть? – резко спросил Манн, ему надоела эта странная игра, ему неприятны были эти люди, он хотел действовать по-своему, а они пусть потом перемалывают ему косточки – наверняка супруги станут этим заниматься с превеликим удовольствием.

Не дожидаясь ответа, он опустился на диван, отозвавшийся привычным, видимо, для этого предмета мебели визгом кошки, которой наступили на хвост. Ганс Ван Хоффен хотел было сесть между Манном и супругой, но места для него не хватило, и он приволок стоявший в углу комнаты стул с резной спинкой.

– Что вы можете рассказать о вашем соседе господине Веерке? – спросил Манн.

– Гнусный тип, – немедленно отозвался Ганс Ван Хоффен. – Гнусный и развратный.

– Ганс, – пророкотала госпожа Тильда Ван Хоффен, – не говори глупостей. Густав был великим писателем и гуманистом, он…

– Был? – переспросил Манн. – К счастью, господин Веерке жив…

– Господи, – рокот неожиданно перешел в рыдание, – разве это жизнь? Разве для великого ума то, что с ним случилось, не равносильно смерти?