Удар небесного копья (Операция «Копьё»)

Стуколин ошибался. Рашидов действительно не собирался сбегать – он хотел в очередной раз испытать судьбу, чтобы проверить, прав ли он в своём выборе…

* * *

По вечерам офицеры встречались в столовой. Снова звучали песни под гитару, снова тасовалась замусоленная колода, снова рассказывались байки и снова велись разговоры о будущем.

Как-то раз, во второй половине дня, в столовой собрались семеро: троица друзей из Питера, Сергей Золотарёв, бородатый спецназовец Роман, журналист Кадман и помощник командира по воспитательной работе Мстислав Губанов, только что отстоявший вахту на боевом посту и заглянувший на огонёк. Громов в задумчивости перебирал струны, Губанов и Роман Прохоров разложили шахматную доску, Золотарёв размышлял, какую бы историю ему сегодня выдать на потребу публике, остальные – маялись от безделья.

– Кстати, а что у нас с выборами? – спросил Стуколин помощника по воспитательной работе. – Когда и как?

– Двадцать шестого, как и положено, – отозвался Губанов; он играл белыми, а потому сделал первый ход: е2—е4.

– А счётная комиссия? А бюллетени?

– Всё путём. Председателем комиссии будет Долгопрудный. Старший помощник Ткач и ваш Барнавели – типа заместители. Бюллетени отпечатаем на принтере. А результаты уйдут через спутник по шифрованной связи.

– Нарушение на нарушении и нарушением погоняет, – проворчал Кадман; он вчера вечером перебрал со спиртным и теперь отпаивался минералкой.

– Экий ты, брат Антон, зануда, – сказал Роман, он сделал ответный ход: с7—с5. – Главное в выборах что?

– А что главное в выборах? – встрепенулся Кадман.

– В выборах главное – ощущение собственной значимости, – нравоучительно заявил Роман. – Ты, такой маленький и серый, выбираешь такого большого и разноцветного!

– Это ещё что за намёки? – возмутился Губанов, двигая пешку на d3. – Кого это ты называешь маленьким и серым?

– Себя, разумеется, – с улыбкой сказал Роман, отвечая ходом на d5.

– А я съем, – объявил Губанов и действительно съел пешку пешкой.

– Приятного аппетита, – Роман двинул на d5 ферзя, и две пешки, чёрная и белая, отправились в коробку. – Ты смотри, какой простор для оперативного манёвра образовался!

Губанов, схватившись за голову, задумался.

– Вот я и говорю, – продолжал Кадман, – нет в нашем народе осознания важности процесса, называемого выборами. Все почему-то думают, что в их жизни ничего после выборов не изменится, а потому голосуют, прислушиваясь к голосу собственных комплексов, а не разума. Вот будут голосовать двадцать шестого за Путина, и ведь не за человека будут голосовать и даже не за политического деятеля, а за символ утраченного величия.

– А что вас не устраивает? – зашевелился Стуколин. – Конкретно.

– Меня конкретно не устраивает, что мы всегда идём на выборы, думая при этом о чём угодно: о «великом» прошлом, о «мерзком» настоящем – но никогда о будущем, за которое на самом деле голосуем.

– Силён, писатель, – Роман рассмеялся. – Уважаю!

– А что мы можем знать о будущем? – начал потихоньку закипать импульсивный Стуколин. – Когда ГКЧП сажали и Белый дом расстреливали, тоже ведь думали, что при Ельцине будет лучше, чем при них. А в результате что получилось? Армия развалена, на окраинах – война за войной, безработица растёт, смертность растёт, рождаемость падает. Если так дальше пойдёт, скоро русских вообще не останется.

– Вот именно! – Кадман воздел указательный палец. – Чтобы сделать выбор, необходимо прежде всего сесть и подумать, какое будущее ты хотел бы видеть для себя и для своих детей. Вот вы, Алексей, каким вы хотели бы видеть будущее нашей страны?

– Нормальным, – отозвался Стуколин. – Чтобы без кризисов, и зарплату вовремя платили. Чтобы всех этих уродов пересажали по нарам, а людям дали спокойно работать и зарабатывать.

– Видите? У вас уже имеется некая позитивная программа. Остаётся только ознакомиться с программами кандидатов в президенты и проголосовать за ту, которая наиболее соответствует…

– А толку? – вмешался в беседу Лукашевич. – Они все одно и то же обещают, и все обманут. Сегодня скажут одно, завтра сделают другое.

– Ну и не нужно голосовать за тех, кто обманывает.

– Вот мы и голосуем за Путина, – сказал Стуколин, – потому что он до сих пор не обманывал.

– Так он ничего и не обещал!

– А вообще мысль интересная, – заметил Громов, и все посмотрели на него. – О будущем. Мы действительно об этом мало думаем и говорим, но я уверен, что у каждого есть своё видение будущего. Причём, вполне определённое – мир, в котором ему хотелось бы жить. Есть, наверное, и мрачные миры. Хотя те, кто мечтает об этих мирах, вряд ли считают их мрачными.

– Не знаю, – сказал Лукашевич. – Может быть, это я один такой тупой, но, честно говоря, я себе никакого мира будущего не представляю.

– Но ведь вам наверняка чего-нибудь хочется? – попробовал направить его Кадман. – Чего-то вам не хватает?

Лукашевич пожал плечами:

– Всего мне хватает. Любимая жена, приличный заработок…

– «Что ещё нужно, чтобы встретить старость?» – процитировал, хохотнув, Роман.

– Тогда объясните мне, – попросил Антон вкрадчиво, – почему вы оставили любимую жену, забыли про свой приличный заработок и оказались здесь? Чего вы ищете в этой сомнительной экспедиции?

– Уж сразу и «сомнительная», – буркнул Губанов, но на него никто не обратил внимания.

– Не знаю, – Лукашевич задумчиво улыбнулся. – Наверное, я просто хочу, чтобы нас уважали.

– Кого это «нас»?

– Нас! Русских. И чтобы уважали мою страну.

– Ага, – кивнул Антон. – Мне всё ясно. Типичные имперские амбиции.

– Эй, писатель, – решил вставить своё грозное словечко Золотарёв. – Ты говори, да не заговаривайся.

Кадман не испугался.

– Ну как вы понять не можете?! – воскликнул он. – Никто нас уважать не будет до тех пор, пока мы сами себя уважать не научимся. И никакие секретные экспедиции, никакие вооружённые силы, никакие ядерные дубинки этого положения не изменят!

– А мы, значит, себя не уважаем?

– Если голосуем не головой, а другими частями тела, то да – не уважаем.

– Слушай, Кадман, а ты вообще русский? – осведомился Золотарёв с подозрением. – Фамилия у тебя какая-то странная.

– Нормальная у меня фамилия, – Антон поправил очки. – И намёки ваши совершенно неуместны. Хотя и многое объясняют.

– Что, например?

– Что вы из тех, кому нужна империя ради империи, а не ради людей, которые её населяют.

– Много ты понимаешь, сопляк!

– Ты тоже за языком последи, – урезонил капитана Роман. – А то не посмотрю, что ты весь из себя боевой пилот.

– Ладно вам, – Золотарёв, кажется, и сам понял, что погорячился. – Писатель сам хорош. Не понимает, блин, простых вещей.

– Я не блин, – тут же сказал Антон. – я Кадман.

Все заулыбались. Накал дискуссии сразу снизился, и Золотарёв смог продолжить:

– Вот ты говоришь: империя для людей. А я говорю: не может быть империи для людей. Если при строительстве империи ориентироваться на волю отдельных человеков, получится не империя, а цыганский табор – вроде того, что «реформаторы» построили у нас. Я вообще не понимаю, что это такое – демократия? Все равны? Почему меня уравнивают с каким-то бомжом подзаборным? Или с дебилом-переростком? Им, значит, империя не нужна, но почему они имеют точно такое же право решать этот вопрос, как и я?