Удар по своим. Красная Армия. 1938-1941 гг.

Подобная связь с Базилевичем мною поддерживалась вплоть до моего отъезда в Хабаровск в январе 1937 года после назначения меня начальником политуправления ОКДВА»¹⁶.

Из содержания книги «37-й год. Элита РККА на Голгофе» видно, что к началу 1937 г. взаимоотношения внутри верхушки руководства ОКДВА совсем разладились. А если быть точнее, то такие разногласия произошли между маршалом Блюхером и начальником политуправления армии Аронштамом, предшественником Хаханьяна. Аронштам писал докладные (по сути доносы) на Блюхера. Тот же, в свою очередь, докладывал высшему руководству партии, правительству и наркому обороны о «недостойном» поведении своего заместителя по политчасти. Отголоски этой борьбы прозвучали из уст Сталина на заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г. Кстати, следует напомнить, что в то время Блюхер являлся кандидатом в члены ЦК ВКП(б), а Аронштам — членом Центральной Ревизионной Комиссии этого же партийного органа. После нескольких безуспешных попыток Мос-

квы примирить конфликтующие стороны, там привели в действие последний вариант — развели этих двух военачальников. Кто-то из них должен был покинуть Дальний Восток, и этим «кто-то» стал Лазарь Аронштам, переведенный в конце декабря 1936 г. на должность начальника политуправления Московского военного округа. Назначение на столичный округ состоялось, безусловно, по рекомендации Яна Гамарника, начальника ПУРККА, который считал Аронштама человеком своей команды. Ведь именно он, Гамарник, будучи в 1929 г. назначен начальником Политуправления Красной Армии, сумел вернуть Аронштама — секретаря Витебского окружкома партии — на армейскую политработу и дать ему пост члена РВС Белорусского военного округа. Они же вместе и порознь критиковали пороки, ошибки и промахи «военного правителя» Дальнего Востока маршала Блюхера.

Лазаря Аронштама на должности начальника политуправления ОКДВА сменил Григорий Хаханьян. Продолжим цитирование его показаний от 29 октября 1938 г.:

«В июне 1937 года, в бытность мою в Москве на заседании Военного совета при Наркоме обороны, после того, как стало известно об аресте Тухачевского, я, как-то провожая Базилевича по коридору (в Кремле) после заседания, тихо спросил его: «Как же ты теперь будешь, с кем будешь держать связь после ареста Михаила Николаевича (Тухачевского)?» Базилевич ответил мне, что он будет держать связь с Александром Ильичом (Егоровым). На этом короткий разговор этот наш прервался.

Приехав в Москву в ноябре 1937 г. после моего отозвания из ОКДВА, я как-то встретил Базилевича в столовой Совнаркома, отвел его в сторону в укромный уголок и вкратце рассказал ему о том, что, кажется, против меня имеется материал, что, видимо, я разоблачен как заговорщик и жду разбора моего дела.

При этом я спросил Базилевича, сможет ли он проинформировать меня о положении дел в военно-заговорщической организации в Москве и держит ли он связь с Егоровым? Базилевич ответил мне, что связь эту имеет, но связь очень плохая, а что касается информации, то он здесь, в столовой Совнаркома, сделать не сможет, а специально встречаться он считает нецелесообразным, чтобы не дискредитировать его, Базилевича, пока мое дело не будет разобрано.

На этом мы закончили разговор и после этого у меня встреч с Базилевичем по заговорщической линии не было»¹⁷.

Говоря о роли Л.П. Берии в получении от Хаханьяна показаний на Базилевича (за месяц до ареста последнего), бывший следователь Особого отдела ГУГБ Бударев показал: «В один из вызовов Хаханьяна к Берия (тогда первому заместителю Ежова. — Н. Ч.), после его показаний о Блюхере, Берия предложил рассказать ему об участии в заговоре Базилевича. До этого Хаханьян по своему делу Базилевича в участии в заговоре не изобличал. В разговоре с Берия Хаханьян упомянул Базилевича как лицо, которое он знал по работе в СНК СССР. Берия же предложил Хаханьяну продумать и написать об участии Базилевича в заговорщической организации. Мне же Берия в присутствии Хаханьяна сказал: «Дайте через несколько дней Хаханьяну бумаги и он будет писать...» Имелось в виду дача показаний о Базилевиче... Спустя некоторое время я вызвал в соответствии с указаниями Берия Хаханьяна и дал ему бумаги, предложив написать о Базилевиче и он... написал...»¹⁸

Бударев добавляет, что «...вначале он (Хаханьян. — Н. Ч.) заявлял, что как заговорщик он готовил покушение против Блюхера.., а затем он дал показания о совместном участии в заговоре с Блюхером...» А также Хаханьян пожаловался Будареву, что в начале следствия,' когда он не признавал своей вины, его очень сильно били. И еще одна деталь, касающаяся Л.П. Берии: он, стараясь закрепить перелом в сознании и поведении Хаханьяна, беседу с ним проводил на грузинском языке¹⁹.

Тяжкие обвинения выдвинул Хаханьян против Базилевича. Однако не менее весомым компроматом на Георгия Дмитриевича послужили показания арестованного наркома финансов СССР Г.Ф. Гринько, которого «взяли» 30 августа 1937 г. Осмотр его архивно-следственного дела позволяет составить примерную картину предварительного следствия, которое проводили Зиновий Ушаков и его непосредственный начальник Николаев-Журид при активном участии небезызвестного следователя Льва Шейнина. Да, да, того самого «писателя» Шейнина, автора «Записок следователя», коими в 60-е годы зачитывались молодое и среднее поколения.

Хотя не всегда и не все шло гладко с Гринько у этой троицы. Например, в деле имеется рапорт Ушакова на имя Николаева-Журида от 10 сентября 1937 г., в котором сообщается, что после предыдущих показаний «Гринько заперся и в течение 2-х дней утверждал, что он исчерпался. 9 сентября Гринько двинулся немного вперед». К делу Гринько приобщен список на 245 человек, скомпрометированных показаниями арестованных. В этом списке Г.Д. Базилевич проходит под № 25.

В Протоколе допроса от 14 ноября 1937 г. Гринько, отвечая на вопрос об известных ему участниках военного заговора, заявил следующее:

«На протяжении моей связи с правотроцкистским центром и отдельными членами центра военного заговора мне постепенно стали известны, кроме руководящих заговорщиков, следующие участники военного заговора: Гарькавый, Горбачев, Орлов, Дубовой,

Петин, Халепский, Ефимов, Левичев, Осепян, Славин, Аронштам, Геккер, Ошлей, Косич, Перцовский, Аппога, Лемберг, Базилевич — секретарь Комиссии обороны...

Из этих лиц лично я был связан с Дубовым по украинскому националистическому заговору, с Левичевым, Славиным и Осепяном, встречаясь в разное время на даче у Гамарника и хотя Гамарник прямо не сводил меня с ними, как участниками заговора, однако в моем присутствии они резко нападали на Ворошилова за то, что он не защищает армию от нападок наркомвнудела... А с Базилевичем я лично связан через посредство Гамарника»²⁰.

Далее в этом протоколе читаем: «У меня была связь с Базилевичем, который обычно информировал меня о решениях Комиссии обороны не только в части вопросов, касающихся Наркомфина, но и шире. Свел меня с Базилевичем Гамарник в начале 1937 г., как участника заговора»²¹.

Как видно, приведенные выше слова Гринько о Базилевиче являются по сути простой информацией без каких-либо конкретных примеров. О реальном же участии Базилевича во вредительской деятельности в период его работы секретарем Комиссии и Комитета Обороны Гринько на допросах не показал. Как не назвал он его фамилию в числе заговорщиков и в судебном заседании, приговорившем его (Гринько) к высшей мере наказания.

Особое место в компромате на Базилевича занимают показания Генриха Михайловича Даргольца — бессменного начальника его секретариата. По свидетельству бывшего следователя Бударева, «после ареста Базилевича вскоре был арестован и Даргольц. Оснований к его аресту не было. Каких-либо показаний о его принадлежности к заговору не имелось. Он был арестован просто как секретарь Базилевича и его порученец. Такова тогда была практика. Справка на арест Даргольца не писалась. Вопрос об аресте Даргольца был решен Берия...