Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

– Признаться, жара сегодня была изнурительная, и наши лошади измучены, - сказал Арман-Луи.
– Далеко ли ещё отсюда до Малина?

– Сделайте лучше! Соблаговолите следовать за мной до того поселка, колокольня которая видна вон там, за ивовой кущей. Там есть трактир под названием "Мальтийский крест", хозяин которого почтенный христианин, и он не дерет три шкуры с постояльцев, посланных ему Божьей милостью. Моя набожность внушает мне доверие к этому человеку, именитому жителю Бергейма.

"Этот человек хорошо говорит, он мне нравится", - подумал г-н де Шофонтен.

– Изволите следовать?
– спросил человек с четками.

– Охотно, - ответил Арман-Луи.

Каркефу скользнул следом за доброжелательным незнакомцем.

– Сударь, а с точки зрения здоровья, придерживаются ли там, в этом трактире "Мальтийский крест", законов гостеприимства?
– спросил он.

– Церковь запрещает нам уделять внимание таким пустякам, но те, кто находят удовольствие в плотских наслаждениях, по достоинству оценят тамошнюю сытую и вкусную пищу.

– Я бедный рыбак, простите мне мою нескромность, оправдывался удовлетворенный ответом Каркефу, уже почуяв запах пиршества. Рено подогнал свою лошадь к лошади Армана-Луи:

– Не вздумай сознаться этому святоше, что ты - мерзкий гугенот, сказал он.
– Иначе тебя окропят святой водой, и мы потеряем ночлег, который, кажется, будет приличным.

Они достигли наконец трактира. На широкой вывеске был изображен белый крест Мальтийского ордена. Всадник снял шляпу, перо которой коснулось земли и, спрыгнув с седла, протянул руку вперед, обращаясь к м-ль де Сувини.

– Вы почти у меня в гостях, - сказал он. И представился: - Меня зовут дон Гаспар д`Альбачет-и-Буитраго.

Стол был накрыт под деревьями в саду. Каркефу сразу же нанес визит к кухонным плитам, которые он нашел надлежащим образом оборудованными. Арман-Луи предложил их проводнику разделить с ними трапезу.

– Хотя мой принцип - это простая еда, я отступлю от него, потому что мне очень приятно быть в вашей компании, - сказал испанец.

Садясь, он перекрестился.

– Сударь, сегодня пятница!
– вдруг громко сказал Рено.
– Мы в пути, и потому имеем право не придерживаться умеренности в еде; надеюсь, вы простите нас, сеньор?

– У меня есть индульгенция Святого Петра. Он соблаговолил дать мне её для подобных случаев взамен на богоугодные дела, которые он позволил мне совершать.

"Да это священнослужитель в одежде дворянина!" - снова подумал Арман-Луи.

– Эй, Петерс, сюда!
– крикнул священник.

Прибежал лакей - худой и жалкий, бледный и уродливый, горбун, который дрожал всеми своими членами.

– Ты видишь этих молодых сеньоров, гнусный бездельник?!
– прикрикнул на него дон Гаспар.
– Это мои друзья. Если ты не обслужишь их вежливо и старательно, я отрежу тебе уши и заставлю тебя их съесть жареными на рашпере! А теперь - проваливай, мерзавец!

Тарелка, брошенная в спину Петерса, который обратился в бегство, подкрепила это его обещание.

"Ну и ну! Священник, а дерется", - подумал де ла Герш.

– Если не внушать целительный страх эти мерзавцам, они не будут уважать добропорядочных людей!
– сказал дон Гаспар, галантно сев рядом с м-ль де Сувини.

На протяжении трапезы, обильно орошаемой изысканными винами, испанский дворянин был галантен и предупредителен с Адриен, а также проявил себя как прекрасный собеседник и весьма светский человек. Он рассказал тысячу историй, в которых не отличался скромностью, и вместе с тем преподносил себя в них смиренным служителем Бога.

Проворно опустошив свой стакан, он положил на стол тонкую, утопавшую в волнах кружев руку, украшенную драгоценностями, сверкающими тысячей огней; такими побрякушками, по его словам, были полны его ларцы, и якобы носил он их только лишь для того, чтобы, при случае, предлагать их людям, охочим до подобных безделиц. А когда подали десерт, он несколько забылся и, сняв с пальца кольцо, попытался надеть его на палец м-ль де Сувини.

– Спасибо, - сказала Адриен, остановив его жестом.

– Поберегите ваши драгоценности, - сухо заметил ему г-н де ла Герш.

– Черт возьми! Но это же рубин, стоимостью в тысячу пистолей! Слово капитана, эта безделица выглядела бы лучше на этой белой ручке, чем на моей грубой руке дона Гаспара д"Альбачета-и-Буитраго!

– И это Божий избранник, который так ругается!
– тихо буркнул под нос Рено.

– Избранник, который прибыл из Перу!
– пробормотал Каркефу.

Слегка удивленный, г-н де ла Герш обменялся взглядом с Адриен.

Вскоре Арман-Луи прошел в свою комнату, более спокойную, разумеется, тогда как именно покоя и тишины ему недоставало в зале, где шло пиршество. У него уже появились кое-какие сомнения относительно набожности и святости кавалера, столь проворно предлагавшего очень дорогие рубины со своего пальца.

Ночь, однако, прошло без происшествий. Друзья договорились отправиться в путь днем, но около полудня дон Гаспар попросил их, причем весьма настойчиво, ещё и отужинать здесь же. Арман-Луи посмотрел на Рено, который в свою очередь уперся взглядом в Армана-Луи. Возможно ли было просто вежливо отказаться от приглашения человека столь обходительного?

Г-н де ла Герш снова вспомнил об эпизоде с рубинами. Но если и мудрецы грешат по семи раз на день, то стоит ли винить капитана за минутную оплошность? Взгляд Каркефу, конечно же, говорил в пользу дона Гаспара.

– Позвольте мне просить вас пожертвовать одним днем, - снова обратился к ним испанский дворянин.
– Я хочу выпить за счастливый конец вашего путешествия, разделите же со мной счастье, которое подарил нам случай: встречу столь достойных сеньоров со столь блистательным и набожным кавалером.

Г-н де ла Герш, боясь обидеть капитана, принял его приглашение и решил остаться в трактире "Мальтийский крест" до завтра. Дон Гаспар рассыпался в благодарностях. И вскоре, когда закончился обмен великосветскими любезностями, засуетились слуги и поварята, таская блюда и напитки руководил ими Петерс. Сердце Каркефу наполнилось радостью.

– Поверь мне, - сказал Каркефу Доминику.
– Когда Провидение дарит такую удачу, как хороший ужин, было бы великим кощунством отказаться от такого счастья.

В назначенный час дон Гаспар пришел в сопровождении своего столь же набожного друга, которого, как он сказал, высоко ценил.

– Сеньор Матеус Орископп - доблестный смертник, - сказал он.
– Но в то же время - один из тех бойцов, которых святые рады оберегать за их доблесть.

У сеньора, которого расхваливали, было большое худое желтое лицо, длинные руки. Он весь был в черном, шпага и кинжал с железной рукояткой на боку, взор почти всегда опущенный, а под крючковатым носом - маленький ротик с бледными губами. С какой стороны на него не поглядеть, казалось, что он все время повернут в профиль.