Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

– Это невероятно, отец мой, но вы рассуждаете с такой ясностью ума, что я просто очарован.

– Таким образом, объединив оружие духовное и оружие времени, можно легко объявить г-нов де ла Герш и де Шофонтена вне государства!

– Вне государства? Я правильно понял?

– Дороги полны опасности! Мудрец никогда не может отвечать за завтрашний день!

Монах поспешил опустошить бутылку и выбросил её через окно.

– "Передо мной капуцин с рукой убийцы", - подумал Жан де Верт.

– Следите внимательно за моими рассуждениями, - продолжал монах, - эти нечестивцы, имена которых я не могу произнести, не испытав ненависти, однажды отправятся из Магдебурга, полные самых злобных планов. Дорогой они будут замышлять преступление. Но провидение не позволит им его совершить! Они все равно придут в таверну, хозяином которой будет святой человек, преданный интересам церкви. Он сжалится над ними и предоставит им ночлег.

– Но это нужно будет сделать так, чтобы ничья репутация не была запятнана.

– Сеньор принимает меня не за того человека. У меня есть девиз: быстрота и соблюдение тайны.

– Вы очень осторожны.

Монах склонил свою голову над тарелкой, которая была почти пуста.

– Я не ошибусь, если скажу, что мы не желаем никому смерти.

– Без сомнения, - произнес Жан де Верт и в его голосе слышалось восхищение. Он подумал, что этот человек, с которым он едва знаком, пожалуй превосходит в ловкости и хитрости Франца Креса в сотни раз.

– Знаете ли вы трактир, где можно все это сделать?

– Да, знаю.

– И вы беретесь проводить мосье де ла Герш туда, где он предастся долгим размышлениям?

– Мосье де ла Герш и, если вы согласны, и мосье де Шофонтена!

– Я соглашусь на это с превеликим удовольствием!

– Вы прекрасный человек!
– радостно воскликнул монах. Оживленный, он позвал слугу и приказал принести ещё бутылок с вином, и немного мяса.

– Я восхищаюсь вашим аппетитом!
– произнес, улыбаясь, Жан де Верт.

– Это привилегия чистого разума, - отвечал капуцин.

– А теперь, скажите, отец мой, вы взялись за это дело исключительно из любви к ближнему?

– Увы, нет.

– Тогда почему?

– Сейчас такое тяжелое время, что иногда я должен заниматься делами земными.

– Я слушаю вас, отец мой, и думаю, что мы сможем объединить усилия ради общего дела.

– В этом заключается мое самое сокровенное желание... Я ведь не всегда был ярым служителем церкви. Когда-то, в иные времена, я носил шпагу... Я признаюсь, что владел шпагой довольно хорошо.

– Я засомневался в этом, когда увидел вашу руку.

– К несчастью, дьявол сыграл со со мной злую шутку: однажды ночью, когда мы шутя сражались с оруженосцем Его Светлости герцогом Фринландом...я потерял...я убил его ударом кинжала.

– В порыве вспыльчивости, отец мой?

– Да, я долго раскаивался в этом перед людьми и перед Богом... Сейчас я должен получить прощение у его Светлости герцога Фринланда.

– Я беру на себя заботу об этом!

– Позже, путешествуя по Палантине, я повстречался с казначеем Его Преосвященства, архиепископом города Майнца; мы провели ночь в беседке. Наутро там не обнаружили ни казначея, ни казны. Злые люди пустили слух, что я имел к этому какое-то отношение. Было прекрасно, что Его Преосвященство предаст случившееся забвению и прекратит поиск казначея.

– Я напишу сеньору, архиепископу Майнца.

– Еще позже, находясь в Баварии, в одном из замков, где играли свадьбу, группа студентов и цыган одели невесту в свой свадебный наряд, расшитый драгоценными камнями. Непредвиденный случай привел меня накануне в эту компанию бродяг, окрестившую меня своим капитаном... Невеста вернулась в замок через восемь дней и подстриглась в монахини. Но, увы, никто не знал, что случилось с драгоценностями.

– Такие вещи так легко теряются?

– Меня обвинили в похищении и ограблении! Было трудно убедить хозяина замка, графа святой империи, монсеньора, не вспоминать больше об этой истории...

– Я замолвлю слово выборщику Максимилиану, моему другу, и я надеюсь, что он не откажет мне в просьбе.

– А теперь мне остается, сеньор, рассказать о моей последней просьбе. Я был бы полностью счастлив, если бы такой человек, как вы, богатый и знатный, приютил бы меня. Простое одеяние подходит мне больше, чем монашеская ряса; я ничего не имею против этой одежды, но у каждого есть тайные желания, а я хотел бы носить военную форму. Но это вовсе не помешает при случае спрятать голову под капюшоном.

– Дьявол, отец мой, вот уже час, как мне пришла мысль, что вы могли бы заменить моего старого слугу, которого я потерял. Моему Францу не было равных. В труднейших обстоятельствах он не раз выручал меня. Он был, правда, очень жадным, но не смотря на это, я любил его. Вы мне подходите.

– Вы мне льстите!

– Нисколько. Я говорю так, как есть: вы умны, энергичны, находчивы.

– Итак, вы согласны?

– Без сомнения.

– И я теперь при вас?

– С этого вечера.

– Сеньор, - вскричал монах, швырнув четыре пустых бутылки в окно, если верно то, что упавший стакан непременно разбивается, то также верно, что я упаду к вашим ногам, если увижу этих проклятых де ла Герш и Шофонтена с веревками на шее и со связанными руками! Один - вам, другой - мне!

– О! Так ты их тоже ненавидишь?

– Посмотрите, на моей груди огромный шрам. Его нанес кинжалом один из них. Надо ли говорить о том, что я не забуду человека, который меня ранил!

– Скажи мне свое имя!

– Матеус Орископп!

– За дело, Матеус, и, если ты будешь служить мне верой и правдой, скоро не будет в Германии капитана, более богатого и преуспевающего, чем ты!

7.

Хор монахов

Закончив трапезу, Жан де Верт забеспокоился; он думал, что его новый слуга не сможет встать после такого сытного обеда. Какого же его было удивление, когда капуцин вскочил из-за стола с быстротой кошки, а в это время последний кусок мяса и последний стакан вина исчезли в его животе. Но по его виду можно было сказать, что Матеус питался одним хлебом и водой. Он остался таким же бледным, как и был.