Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

Г-н де ла Герш не умел распыляться; его ум был занят только одним: мадемуазель де Сувини, только она. Где она сейчас, в этот момент? Не забыл ли Паппенхейм обещания, данного на руинах Магдебурга? Увидит ли он когда-нибудь Адриен? Найдет ли он её такой же верной и любящей? И что стало с верным Магнусом? Не убит ли он? Если жив, сможет ли он выручить своего хозяина, как сделал это в прошлый раз?

– О! Когда имеешь таких верных и преданных друзей, надежда всегда должна быть в сердце!
– думал он.

Дни бежали за днями, все та же тишина, прерываемая лишь порывами ветра, все те же песни Рено. Когда де ла Герш пытался увидеть что-либо через окно камеры, он мог различить только темные деревья вокруг замка.

Часы тянулись медленно; каждый день, точно в полдень, Матеус входил в карцер, бросал взгляд на стол, и, не видя там ничего, выходил, не говоря ни слова.

Арман-Луи начал замечать, что скудный паек, который ему давали во время завтрака и обеда, начал постепенно уменьшаться: кусочек хлеба становился все меньше, все меньше давали мяса. Это был рацион больного, предназначенный здоровому, пища ребенка, которую давали солдату.

Когда он сказал об этом Матеусу, тот улыбнулся:

– В гарнизоне есть случаи заболевания от обильной еды.

Арман-Луи решил больше не жаловаться. На следующий день это уже был обед отшельника.

Открыв наутро глаза, Арман-Луи заметил двух птичек, прилетевших к окну его камеры поклевать крошек. Вдруг в его голову пришла неожиданная идея. С помощью одеяла он поймал маленьких воришек. Теперь каждое утро он ловил несколько птичек. Затем он привязывал к их шейкам или крылышкам с помощью ниток кусочки бумаги, где писал: "Замок Рабеннест", и ниже "Арман-Луи де ла Герш". Проделав это, он даровал свободу маленьким пленникам, и божьи птахи улетали в окошко.

"Кто знает, - думал Арман-Луи, - быть может одно из этих посланий попадет в руки друзей".

Такие же наблюдения об обеде, которые сделал де ла Герш, сделал и Рено. Утром - легкое подобие завтрака, днем - легкая тень обеда.

Однажды утром, сильно проголодавшись, Рено запустил в слугу, принесшим очередной обед, кость. На следующий день паек был снова уменьшен. Тогда Рено решил поиздеваться над Матеусом, изобразив его в виде скелета.

Время шло. Рено первое время сопротивлялся этой медленной пытке голодом. Затем он заметил, что слабеет. В желудке начались боли, в ушах появился какой-то звон. Он ждал время завтрака с нетерпением и набрасывался на еду, как зверь на добычу. Это было противно, но приходилось подчиняться чувству голода.

Рено уже больше не мог издеваться над Матеусом. Слова сарказма уже не могли сорваться с его побледневших губ. Упражняясь в жестокости, Матеус решил иногда приводить Рено в комнату, где обедали солдаты. Звон посуды долетал до ушей пленника, как припев веселой песни; запах блюд, подававшихся в изобилии, разрывал его внутренности.

– Маркиз! Одно ваше слово - и я вам брошу кость!
– издевался Матеус.

– Это удивительно, но гурманство вам не идет, дорогой сеньор! пытался шутить в ответ Рено.
– Вы ещё более некрасивы, когда едите.

В этой жестокой борьбе первенство не всегда было за Матеусом. Часто вокруг все смеялись и то, что было по дороге в Рабеннест, началось снова. Солдаты перестали подчиняться ему, некоторые из них открыто сочувствовали пленнику, так мужественно переносившему страдания. Матеус быстро заметил это и был страшно возмущен.

Теперь каждый день в комнату Рено заходил врач, щупал пульс и качал головой, приговаривая:

– Да! Пульс быстрый и тяжелый, видно, режим слишком суров... Немного диеты - и вам станет лучше.

Рено пришло в голову серьезно спросить доктора, является ли он отцом или братом Матеуса, а может его племянником или сыном. Ему почему-то показалось, что их носы схожи.

Однажды утром Матеус появился в комнате Рено. Весь пол был усеян кусочками бумаги. Присмотревшись, можно было разглядеть фигуру Матеуса хозяина Рабеннеста.

– Будьте осторожны, мой добрый сеньор!
– воскликнул Рено.
– Не наступите на эти картинки, а то вы рискуете попасть ногой в пасть волка. Какой траур для вас!

Матеус поклонился:

– Господин маркиз! Жан де Верт готов даровать вам дворец и титул принца; это, конечно, слишком... Но, если вы все-таки не подпишите эту бумагу, он будет вынужден применить к вам более жестокие меры.

– Берегитесь! Сочувствие, если вы ещё способны на него - исказит ваше лицо ещё ужаснее, чем обычно.

Матеус сделал знак, два слуги схватили Рено под руки, посадили на скамейку и обвязали его руки веревкой. На конце веревки была привязана палка.

– Будете подписывать?
– спросил Матеус с угрозой в голосе.

– Постойте, постойте!
– воскликнул Рено.
– Я думаю, и Бог меня простит, поскольку я обязательно должен отметить, что правая сторона вашего лица ещё безобразнее, чем левая. Это восхитительно!

– Поворачивайте!
– скомандовал Матеус.

Два слуги начали поворачивать палку, вокруг которой была обвязана веревка. Рено побледнел. Его руки сдавила веревка, натянувшаяся до предела.

– Вы будете подписывать?

– Да! Вы удивительно безобразны! Посмотрите!
– проговорил Рено, обращаясь к слугам.

Те заулыбались.

– Крути еще!
– вскричал Матеус, вне себя от ярости.

Веревка впилась в кожу Рено. Он закричал и закрыл глаза. Врач, проскользнувший в комнату, смочил полотенце и приложил его ко лбу мертвенно бледного пленника.

Рено приоткрыл глаза: "О, небо! Две образины!" - прошептал он.

– Еще!
– взревел Матеус

Слуги подчинились. Захрустели кости. Голова Рено упала на грудь. Доктор положил пальцы на артерию и покачал головой:

– Еще немного - и наш пленник уже не будет страдать. Это, наверное, не то, что вы хотели?

– Конечно, нет!
– отвечал Матеус.

При этом безмолвные слуги ослабили веревку.

Рено постепенно отходил от пытки. Врач продолжал смачивать виски Рено уксусом; наконец, маркиз открыл глаза.

– Все более страшен!
– прошептал он и потерял сознание.

Матеус вытащил из-за пояса кинжал и шагнул к пленнику. Врач сжал его руку:

– Не убивайте его! Вы пожалеете об этом!

– Вы правы, продолжайте следить за ним, - прошептал негодяй. Перенесите пленника в зеленую комнату! Завтра посмотрим, захочет ли он меня видеть!