Удивительная история освоения Земли

Лодка скользит по широким плесам озера, обходит скалистые острова и утесы, проносится мимо каменных берегов, где породы смяты в крупные складки. Острова сложены однотонными черными базальтами, мраморами и ноздреватыми кварцитами… Ближе к леднику, нависшему над оазисом, синяя водная гладь сменяется изумрудной, а затем оливковой. В лучах пламенеют полосы гнейсов и сверкают своей девственной белизной линзы мраморов… Ледник высится над сопками, и кажется, что оазис лежит на дне глубокой ледяной чаши.

В оазисе Бангера (он один из крупнейших, его площадь составляет 952 квадратных километра) в 1956 году была открыта отечественная полярная станция, которую в 1959-м передали Польше. Не так давно российские гляциологи обнаружили на Земле Виктории теплое озеро Ванда: в придонном слое на глубине около 60 метров температура воды – плюс 27 градусов Цельсия, что на 50 градусов выше средней годовой температуры этих мест. Полагают, что придонная вода имеет повышенную соленость и активно аккумулирует солнечное тепло. Механизм образования оазисов до конца не прояснен, но вероятнее всего, они возникают в тех местах, куда затруднен приток больших масс льда, поэтому ледники огибают эти участки, скользя по подледным долинам. И стоит только новорожденному малютке-оазису с грехом пополам проклюнуться, как он тут же начинает отчаянно бороться за жизнь и понемногу расти, поглощая солнечное тепло, отраженное высящимися вокруг ледниками.

Но есть в Антарктиде и совсем другие озера, где на лодке при всем желании не покатаешься, потому что они надежно похоронены в толще вековых льдов. Одно из таких озер-невидимок лежит на глубине 3 500 метров в районе станции «Восток». Это даже не озеро, а самое настоящее пресноводное море около 300 километров длиной и до 50 километров в поперечнике с максимальными глубинами в 500–700 метров. Впервые его обнаружили российские гляциологи еще в 1958 году, во время санно-тракторного похода, а спустя пару десятков лет ученые приступили к бурению антарктического ледникового щита. Ледяной керн – длиннющий цилиндр, извлеченный из скважины, – весьма информативен. Изотопный и химический анализ образцов льда (в первую очередь по соотношению изотопов кислорода ¹⁶O и ¹⁸O) позволяет реконструировать древний климат – сотни тысяч и миллионы лет тому назад, так как изотопное соотношение достоверно коррелирует с температурой воздуха. Однако в настоящее время буровые работы приостановлены, потому что скважина оказалась в опасной близости от ледового свода, нависающего над поверхностью озера Восток. На международном совещании исследователей Антарктики было принято решение соблюдать крайнюю осторожность, чтобы ни в коем случае не загрязнить реликтовые воды, изолированные от внешней среды на протяжении миллионов лет. В них могут обитать древние экзотические бактерии, создавшие уникальные биоценозы, и вторжение современной микрофлоры будет, разумеется, смерти подобно.

О чудесах шестого континента можно рассказывать бесконечно. Но нам давно уже пора поближе познакомиться с замечательным человеком, который в середине декабря 1911 года первым ступил на Южный полюс нашей планеты.

Руал Амундсен родился 16 июля 1872 года в норвежской провинции Эстфолд, в семье потомственного капитана дальнего плавания и владельца судоверфи. Он был младшим из четырех сыновей, и мать надеялась, что хотя бы он выберет нормальную сухопутную профессию (братья плавали на китобоях). Но Руал с детства бредил полярными путешествиями, хотя рос слабым и болезненным. Решив однажды, что главное для полярника – отменное здоровье, он стал усиленно работать над собой. Плавание, лыжи, атлетическая гимнастика, футбол… Даже в сильные морозы он всегда спал с открытым окном. Классический пример self-made man, человека, сделавшего себя самостоятельно. По настоянию матери он поступил на медицинский факультет университета, где учился весьма посредственно – исключительно на одном самолюбии. Когда мать скоропостижно скончалась от пневмонии, Руал немедленно бросил опостылевший университет и с головой ушел в любимое дело.

Руал Амундсен в разные годы

В 1897–1899 годах он принимал участие в бельгийской антарктической экспедиции в качестве старшего штурмана. У берегов Антарктики, когда судно безнадежно затерло во льдах, он прошел хорошую полярную школу. Экипаж слег от цинги, и если бы не находчивость Амундсена и знания корабельного врача Фредерика Кука, неизвестно, чем бы закончилась эта экспедиция. По возвращении в Норвегию он приобрел одномачтовую парусно-моторную яхту с небольшой осадкой водоизмещением 47 тонн (22 метра в длину и 6 метров в ширину) и собственноручно ее отремонтировал. Суденышко называлось «Йоа». На этой яхте летом 1903 года Амундсен с запасом продовольствия на пять лет и шестью спутниками отправился на поиски Северо-Западного прохода из Атлантического океана в Тихий. Мореплаватели не могли отыскать этот проход на протяжении 500 лет, но молодой полярник, благополучно перезимовав на острове Принца Уэльского, легко добился успеха. Впервые Америку удалось обогнуть с севера. Заслуг Амундсена не перечесть. В. В. Глушков пишет:

Он первый прошел Северо-Западным проходом; обогнул все берега Северного Ледовитого океана; совершил кругосветное плавание в антарктических водах; вступил на Южный полюс; применил самолет и дирижабль для проникновения в центральную Арктику; пролетел на дирижабле над Северным полюсом и пересек Ледовитый океан от берегов Европы до Аляски. Поистине – чудесная жизнь!

Викинг XX века, как его нередко называли, трагически погиб в 1928 году.

Амундсен все-таки удивительный человек. Его деятельная натура совершенно не терпела праздности, и любую пустопорожнюю минуту он стремился использовать с максимальной отдачей. Когда семеро норвежцев зимовали на южном берегу острова Принца Уэльского, тесно общаясь с эскимосами племени нетсилик, Амундсен не ограничивался заурядными этнографическими наблюдениями, но вникал в детали материальной культуры аборигенов глубоко и дотошно. «Я достал образцы буквально всех предметов эскимосского обихода, начиная с одежды обоих полов, – писал он, – и кончая образцами утвари, служащей для приготовления пищи и для охоты». Идеи посещали его ежечасно. Однажды он удивил своих товарищей, радикально видоизменив стандартный палаточный вход. Когда вы шнуруете жесткий брезент в свирепую метель, говорил Амундсен, в палатку обязательно нанесет много снега, пока петли не будут затянуты как следует. Мало того, даже если все сделано на совесть, герметика все равно оставляет желать лучшего. А ларчик между тем открывается просто. Сначала вырезаем в палатке круглое отверстие нужных размеров, а потом частыми стежками пришиваем к нему длинный мешок с распоротым дном. В результате получается узкий рукав. Забрался внутрь, как через тоннель, – и завязываешь конец рукава, как самый обычный мешок. В палатку со сплошным полом и таким рукавом не проникнет ни одна снежинка, если даже на улице разгулялся буран. На вопрос, как это ему пришло в голову, Амундсен честно ответил, что подглядел решение у эскимосов и сразу же подумал: «Кое-что для нас». Между прочим, палатки с таким входом со временем найдут применение не только в Арктике или Антарктике, но и в тропиках.

Он никогда не уставал учиться. Например, овладел труднейшим навыком изготовления эскимосских саней, которые делают из нескольких кусков дерева или китовой кости, искусно связывая отдельные фрагменты ремнями. А у старого Аиленнака взял несколько уроков по строительству иглу – уютных теплых домиков, сложенных из снеговых плит. Строгий учитель неспешно покуривал ароматный табак норвежца (ничто не дается даром!), щурился сквозь голубоватый дымок и говорил: «Мало найдется людей таких же мудрых и таких же умелых, как ты, Амункьенна. Но построить дом ты не умеешь. Скажи мне, чему учил тебя в детстве отец? Попробуй-ка еще раз начать заново». Только тридцатый дом удовлетворил придирчивого мастера.

Но труднее всего ему давалась наука езды на собаках – полудиких и злобных тварях, мало чем отличавшихся от волков. Почувствовав в санях неофита, они вели себя нахально и беспардонно, откровенно игнорируя его неумелые потуги, запутывали упряжь и грызлись между собой. Суровые законы этого мира не знали жалости. Поначалу у Амундсена сжималось сердце, когда он видел, как эти вечно голодные псы с жадностью хватают куски мороженого мяса, твердые, как камень, и проглатывают их, не жуя. Аиленнак его поучал:

Такой кусок льда долго пролежит в желудке, прежде чем растает и начнет перевариваться. А все это время собаке будет казаться, что она сыта. Никогда на это животное не напасешься еды: оно съест все твои запасы да и тебя в придачу, если ты еще раньше не умрешь с голоду. Так уж все устроено.

Со временем Амундсен горячо полюбил эскимосских собак и всегда считал, что в полярных экспедициях они совершенно незаменимы. Забегая немного вперед, сразу скажем, что его весьма удивил выбор Роберта Скотта, который сделал ставку на маньчжурских пони (в других переводах – исландские или шотландские, но принципиального значения это обстоятельство не имеет). Норвежец не без оснований полагал, что хозяин, видимо, просто не поладил со своей собакой – отсюда и все проблемы. Разумеется, с безропотной и послушной лошадью гораздо меньше забот, чем с умным и хитрым полудиким псом. Надлежащие отношения следует устанавливать незамедлительно: собака должна точно знать, кто в доме хозяин. Впрочем, послушаем самого Амундсена.

Еще более веский довод в пользу собаки заключается в том, что маленькое животное гораздо легче преодолевает многочисленные хрупкие снежные мосты… Если провалится собака, ничего страшного. Взял ее за шиворот, дернул хорошенько, и она опять наверху. Совсем другое дело пони. <…> Вытаскивать их – дело трудное и долгое.

И еще одно очевидное преимущество: собаку можно кормить собакой. Можно постепенно уменьшать количество собак, забивать тех, что похуже, на корм тем, что получше. <…> Им бы только получить свою порцию, набросятся на тушу своего товарища – одни зубы от жертвы останутся. А после тяжелого дня и зубов не оставалось. <…> Они не только без труда проходят могучие ледники, ведущие к плато; они на весь путь годятся. А пони приходится оставлять у подножия ледников, чтобы дальше самим играть роль пони – сомнительное удовольствие. Судя по тому, что пишет Шеклтон, не может быть и речи о том, чтобы втащить пони на крутые трещиноватые ледники.

Амундсен всю жизнь мечтал о Северном полюсе, однако судьба распорядилась так, что ему довелось покорить Южный. Когда 15 декабря 1911 года он стоял на макушке антарктического плато, где все меридианы сплетаются воедино, его обуревали сложные чувства. Впоследствии он писал, что еще ни один человек не оказывался в точке, диаметрально противоположной цели его стремлений в столь буквальном смысле этого слова. «Район Северного полюса – чего там! – сам Северный полюс манил меня с детства, и вот я на Южном полюсе. Поистине все наизнанку!» Но выбора не оставалось: американец Роберт Пири достиг Северного полюса на собачьих упряжках в 1909 году, и Амундсену пришлось переменить свои планы. Вдобавок он узнал, что англичанин Роберт Скотт готовит экспедицию к Южному полюсу, и решил во что бы то ни стало опередить британца. Задуманный арктический дрейф был отложен на неопределенное время, и «Фрам», старый корабль выдающегося норвежского полярника Фритьофа Нансена, взял курс на юг. О своем решении Амундсен уведомил не только Нансена, но и Скотта: с Мадейры он отправил ему письмо, в котором сообщал о своих намерениях, и тот получил его в Австралии, когда готовился отплыть к берегам шестого континента. А «Фрам» двинулся прямиком через Атлантику, чтобы успеть в южные широты к середине января 1911 года. Амундсен оставался Амундсеном: поход к Южному полюсу был расписан как по нотам. Он вникал в каждую мелочь – от провианта для людей и собак до научного оборудования и полярного снаряжения. На первом месте стояли вопросы питания.