Удивительная жизнь Эрнесто Че

Сурек и охранник мгновенно испарились, и Рамон остался один на один с Йозефом.

– Этот чурбан пуще смерти боится агентов ЦРУ.

– Вы не раз совершали… недружественные акты против Соединенных Штатов, так что любить вас им не за что.

– Вам известно, кто я?

– Рамон Бенитес, уругвайский гражданин… или аргентинский.

– Кто вам рассказал?

– Вы сами себя выдали – только соотечественник может питать такую страсть к Гарделю. Я сопоставил: бывший врач, астматик, все тело в шрамах и рубцах, имеется некоторое сходство со знаменитым партизаном – и сделал выводы.

– Очень вас прошу, ни с кем не делитесь своей догадкой. Думаете, я поправлюсь?

– Обещаю. Если будете благоразумным.

– Будь я благоразумным, не оказался бы здесь.

Я аргентинец, но я забыл Аргентину. Я покинул родину так давно, что, кажется, был тогда другим человеком, да и жизнь была другой. За двенадцать лет я вернулся на родину только раз, всего на несколько часов, и не видел ни членов семьи, ни город, который так люблю. Буэнос-Айрес – олицетворение танго, а я – «плохой» аргентинец. Потому что не умею танцевать. Сегодня рядом со мной мало друзей-аргентинцев – настоящих друзей, братьев, а не просто знакомых. Я часто говорю, что стал иностранцем в собственной стране, оторвался от корней, сознательно отдалился. Считал, что там борьба лишена смысла. Почему я так мало думал о родной земле? Почему отдал ее на откуп реакционерам и военщине? В молодости я мало интересовался политикой и взирал со стороны на демонстрантов и протестующих студентов. Я жил со странным, довлеющим над всеми остальными чувствами убеждением, что Латинская Америка – континент нищеты, угнетения и жертв империализма, там было за что бороться, но я оставил это другим. Их уничтожили легко и просто, потому что мы их бросили. Мы могли бы сделать в Аргентине то же, что удалось совершить на Кубе. Наше следующее сражение произойдет в Аргентине – страна созрела для перемен, у нас все получится.

Йозеф не мог скрыть недовольства, Хелена понимала, что рассердила отца, и тоже злилась. Йозеф взял за правило не давать волю гневу, если ему что-то не нравилось в поведении жены или дочери, и в большинстве случаев не выдавал своих чувств. Гнев испарялся, а с ним и причины изводить себя и ссориться со своими женщинами. Йозеф хотел мира и покоя в семье и старался всячески оберегать ее от мелких каждодневных раздражителей. Он считал, что на свете ничтожно мало вещей, из-за которых стоит портить себе жизнь.

Этим вечером раздражение читалось на его лице, он сидел, поджав губы и положив кулаки на стол, а Тереза всеми силами пыталась предотвратить взрыв – говорила не умолкая, пересказывала свежие сплетни о жизни кооператива: Мирослав застукал Магду в постели с Милошем.

– Средь бела дня, представляете?

Возможно, гроза и прошла бы мимо, не реши Хелена высказаться:

– Да за кого себя принимают эти тупые крестьяне? Неужели до сих пор не поняли, что жены – не коровы и не собаки, которым можно отдавать приказы?

Все миротворческие усилия Терезы пошли прахом. Йозеф побагровел от гнева.

– Довольно! – воскликнул он и шваркнул кулаком по столу, едва не пролив суп. – Предупреждаю, я больше не желаю, слышишь – не желаю! – чтобы ты выходила из дому с господином Бенитесом. Его я на ключ запирать не могу, хочет гулять – на здоровье, но без тебя!

– Я просто пыталась помочь, он выглядел таким потерянным.

– Ты не должна вмешиваться. Пусть его сопровождает Сурек или телохранитель. Сведи общение с ним к минимуму, так будет лучше и для тебя, и для всех нас.

– Ты же сам просил поддержать его! У меня были дела поважнее и поинтересней, уж поверь!

– Ты принимаешь в нем слишком большое участие, это никуда не годится.

– Не разговаривай со мной как с ребенком, Йозеф! Я скоро стану совершеннолетней, так что не командуй.

– Пока мы живем вместе, ты будешь подчиняться моим правилам.

– Могу завтра же уехать в Прагу.

– Я прошу об одном: держись подальше от этого человека.

– Я сама решу, что хорошо, а что плохо, и не указывай, как мне себя вести!

Хелена вскочила и в сердцах швырнула салфетку на пол. Йозеф мгновенно остыл, но она уже распахнула дверь, чтобы уйти. На пороге стоял Рамон.

– Чего вам? – раздраженно спросила она на чешском.

– Говорите по-французски, мадемуазель. Я стучал, никто не ответил. Наверное, не услышали из-за криков. Ничего не случилось?

– Вам что-нибудь нужно?

– Вечера тянутся ужасно долго, мне скучно, поговорить не с кем – по-настоящему поговорить, понимаете?

– Входите, мсье Бенитес, – сказал подошедший Йозеф и доброжелательно улыбнулся.

– Прошу вас, зовите меня по имени.

Рамону не нравилось быть одному, он нуждался в компании (возможно, сыграли роль усталость и вызванный болезнью упадок сил) и объяснил, что очень ценит тепло их семейного очага. «Мне не хватает человеческого общения, возможности говорить обо всем и ни о чем…»

Тереза предложила ему тарелку супа, Рамон отказался – он уже поужинал, – но не устоял перед ароматом густой гороховой похлебки, подобрал с пола салфетку, отдал ее Хелене, и они продолжили ужинать, беседуя о мягкой для этого времени года погоде, таянии снегов и желанном наступлении весны.

– Могу я вас кое о чем попросить, Йозеф?

– Конечно, Рамон.

– Давайте послушаем Гарделя.

– Что вам поставить?

– «В день, когда ты меня полюбишь», если она у вас есть…

Йозеф оценил выбор знатока, нашел пластинку, завел патефон и опустил рычаг.

– Вот увидите, это настоящая поэзия, – пообещал Рамон Хелене.

Йозеф вернулся к столу, и все приготовились слушать. В комнате зазвучал теплый бархатный голос Гарделя. Рамон тихо повторял слова, так что остальные могли читать по его губам:

В день же, когда ты полюбишь меня,Роза нарядится в лучшие платья!Праздник любви лучшим цветом своимВстретит она вместе с нами в объятьях.Звон колокольный и голос ветров,Песни фонтанов, глашатаи счастья,Всем возвестят – ты навеки моя!

– Знаете, Рамон, а ведь Йозеф – великолепный танцор, – сказала Тереза.

– Перестань.

– Прошу вас, порадуйте меня, – попросил Рамон.

Йозеф поправил галстук и протянул Терезе руку.

– Пригласи дочь, она танцует лучше меня.

Он повернулся к Хелене.

– Мы так давно не танцевали вместе, Йозеф…

– Считай это моим извинением, дорогая!

– Пеняй на себя.

Хелена встала, и они медленно закружились в танце. Каждое движение сливалось с музыкой, невозможно было понять, кто ведет, они напоминали принца и принцессу из фильма.

Рамон следил взглядом за чудесной парой, приоткрыв от восхищения рот. Песня закончилась, и танцоры замерли на месте. Рамон зааплодировал: