Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

– Я рада, что ты пришел мне помочь. Белый рассказывал о тебе очень много. Он сказал, что ты самый умный и самый хороший человек на земле, хотя и небольшого роста.

Гусыня произнесла это с таким королевским достоинством, что мальчуган вдруг застеснялся.

Никакая она не птица, решил он. Наверняка заколдованная принцесса.

Ему очень захотелось ей помочь. Он засунул руку под крыло и пощупал кость. Перелома не было, но суставная чашка была пуста. Вывих.

– Потерпи, – сказал он, изо всех сил потянул плечевую кость, резко повернул и вправил в сустав.

Все произошло очень быстро, хотя он никогда не вправлял вывихи, только видел, как это делают. А гусыне наверняка было очень больно.

Она издала долгий мучительный крик и потеряла сознание.

Мальчик перепугался: хотел помочь, а она взяла и умерла.

Скачками сбежал с каменного кургана и помчался к стае. У него было такое чувство, будто он убил человека.

А поутру стая проснулась, и тумана как не бывало. Даже солнце вышло из-за туч, и сразу стало тепло.

– Пора, – сказала Акка. – Мы и так задержались.

Никто с ней не спорил, кроме Белого. Мальчик-то знал, почему Белый так упрямится – не хочет оставлять серую гусыню на верную смерть.

Но Акка не хотела и слышать о каких-то проволочках.

Мальчик залез на спину Белого, и стая тронулась в путь. Белый летел медленно и неохотно, а мальчик в душе радовался, что они покидают остров. Его мучила совесть – зачем он взялся вправлять этот вывих? И он никак не мог заставить себя рассказать Белому правду. А может, лучше ему и не знать. И в то же время он немножко осуждал Белого: как он мог так легко отказаться от раненой подруги?

И не успел он это подумать, как Белый наклонился, резко взмахнул крыльями и повернул назад. Путешествие в Лапландию? Пусть летят без него. Он не может лететь с остальными, зная, что его подруга в беде и ей грозит голодная смерть.

Вскоре они опустились у каменного кургана. Но серой гусыни на месте не было.

– Дунфин! Дунфин! Где ты? Где ты? – крикнул Белый в отчаянии.

Неужели ее утащила лиса? – с ужасом подумал мальчик.

И тут же услышал хорошо знакомый мелодичный голос:

– Я здесь, Белый, я здесь! Я же должна принять утреннюю ванну после всех этих неприятностей!

И из воды появилась серая гусыня Дунфин, что значит легкая, как пух. Отряхнулась, и мелкие брызги вокруг нее засияли радужным облачком. Она взмахнула крыльями и тут же сложила их, ровно и одновременно. Перышко к перышку. Дунфин была совершенно здорова.

Она рассказала Белому, как мастерски Тумметот вправил ей крыло. Теперь ей совсем хорошо, и она готова следовать за ним.

Капли воды сверкали на ее шелковистом оперении, как настоящие жемчужины.

И Тумметот окончательно уверился, что перед ним взаправдашняя заколдованная принцесса.

XII. Вот это бабочка!

Среда, 4 апреля

Стая летела довольно высоко, и весь продолговатый узкий остров лежал под ними, как на карте. Настроение превосходное. Мальчик был настолько же доволен и счастлив, насколько удручен и подавлен вчера, когда бродил в тумане в поисках Белого.

С высоты хорошо видно, что остров представляет собой плоскую возвышенность, окруженную, как венком, плодородными угодьями вдоль всей береговой линии. Теперь он понял, о чем шел подслушанный накануне разговор, когда он в поисках Белого устал и присел отдохнуть около большой ветряной мельницы. Вдруг невесть откуда появились два пастуха с собаками и нехотя плетущейся вслед большой отарой овец. Мальчуган нисколько не испугался – он был так хорошо укрыт за ступенькой, что никто не мог его видеть.

И надо же – вышло так, что пастухи не нашли ничего лучшего, как усесться на той самой ступеньке, за которой он прятался. Мальчику ничего не оставалось, кроме как затаиться и волей-неволей слушать их разговоры.

Тот, что помоложе, был парень как парень, ничего примечательного. Зато второй показался мальчику странным. Маленькая головка и мелкие черты добродушной физиономии никак не вязались с огромным, мускулистым телом.

Старший молча следил, как туман обволакивает остров влажным пологом, и лицо у него было такое уставшее, будто он работал без перерыва целую неделю. Потом он заговорил с напарником, хотя тот не очень-то и слушал: достал из котомки хлеб и сыр и собрался поужинать. Старший говорил и говорил, а младший жевал и терпеливо кивал, словно хотел сказать: «Ладно уж, так и быть, доставлю тебе удовольствие, потрепли языком».

– Хотел тебе рассказать, Эрик, – начал старый пастух, – одну историю. Ты же знаешь, в старые времена и люди и звери были куда больше, чем сейчас. Огромные были звери и огромные люди. Даже бабочки были огромные, жуткое дело. И жила-была бабочка в несколько десятков километров длиной, а крылья широкие, как озера. И крылья эти были необыкновенной красоты! Представь только, темно-синие, с серебряным шитьем и оторочкой! Такие крылья, что все на земле поднимали головы, смотрели на эту бабочку и думали: до чего же красиво!

И сама бабочка красивая. И крылья – заглядение. Одна беда – слишком большая. Большая чересчур. Даже с такими огромными крыльями летать ей было нелегко. Пока над землей, обходилось. И обошлось бы, будь она поумней. Но нет, взбрело ей в голову полетать над водой. Решила пересечь Балтийское море. И только пустилась в путь, начался шторм. Ты только представь, Эрик, бабочкины крылья и балтийский шторм! Крылья, конечно, большие, но все же бабочкины… У бабочек крылья хрупкие, какими бы ни были большими. Ясное дело, ветер начал трепать их и рвать, пока не оторвал совсем. И наша бабочка грохнулась в море. Волны ее носили, носили, пока она не зацепилась за скалы у берегов Смоланда. Там она и осталась лежать.

И я все думаю, Эрик, будь это на земле, она бы давно рассыпалась в прах. В воде-то другое дело. Пропиталась известью и окаменела. Помнишь, мы на берегу находили камни – то улитку, то еще что-нибудь. Окаменелости. И вот мне кажется, что с нашей бабочкой произошло то же самое. Она превратилась в узкую, длинную скалу в море. Как ты считаешь, возможно такое?

– Давай, давай! – поощрительно кивнул молодой. – Интересно, куда ты клонишь.

Старик помолчал и робко посмотрел на товарища, точно боялся, что тот поднимет его на смех. Но парень продолжал жевать и, поймав его взгляд, опять покивал.

– И как только бабочка превратилась в известковую скалу, ветер принес множество разных семян – и трав, и кустов, и деревьев… всех, кто пожелал поселиться на этом острове. Но не так-то легко было пустить корни в холодном и гладком камне. Поначалу ничего, кроме осоки, не росло. Немало времени утекло, прежде чем появились и овсяница, и солнцецвет, и шиповник. Но даже и нынче не так уж много растений в альваре. Покрыть скалу у них силенок не хватает – везде камень. А пахать там и смысла никакого нет – слой земли в палец, не больше. А дальше – скала. А раз уж ты согласился, что альвар и все эти скалы – не что иное, как окаменевшая бабочка, имеешь право спросить: а побережье? Откуда оно-то взялось?