Удивительные приключения Яна Корнела

В эту минуту Тайфла точно ужалила оса. Он снова начал что-то жужжать полковнику в уши, но тот прикрикнул на него и отдал ему какой-то приказ, которого я не понял, — он говорил по-итальянски. Я заметил, как Помпейо покраснел, а Тайфл побледнел. Когда полковник подозвал к себе барабанщика и еще раз выругался, Тайфл уже не посмел даже пикнуть. Тут произошел самый удивительный случай, который мне доверюсь пережить. После того, как барабанщик поставил барабан у наших ног, палач вытащил из своей сумки две игральных кости и, подав обоим нам по одному кубику, сказал:

— Вы сами кинете жребий: кому — жизнь, кому — смерть. Каждый бросит свою кость. У кого выпадет большее очко, — тот выиграет. У кого меньшее, — того повешу.

Нас поставили друг против друга, и нам пришлось разыгрывать между собою петлю. Помпейо пришпорил свою кобылу, желая посмотреть на это захватывающее зрелище. Меня с ног до головы осматривали, как диковинку, штабные офицеры, Тайфл, палач. Но больше всего меня жег пристальный взгляд Картака. Боже мой, чего там только не было! И горечь оттого, что нам, именно нам, лучшим друзьям детства, приходится играть друг против друга, когда выигрыш одного будет означать смерть для другого. И страстное желание выиграть — кто же мог бы упрекнуть беднягу за это, — и просьба простить ему уже сейчас, если жребий выпадет в его пользу. Вероятно, то же самое можно было прочесть и в моих глазах.

— Avanti! [17] — вырвал нас из оцепенения приказ Помпейо.

Тут поднялась рука Картака. Я видел, как она дрожала и как выпала из нее кость на барабан. Кость подскочила один раз, другой — и, наконец, легла четверкой кверху.

Теперь подошла моя очередь. Его четверка для меня — две возможности выиграть и три — проиграть. Было страшно сознавать, что через секунду мою судьбу решит мертвый костяной кубик, который я сжимал в своей потной ладони. Зажмурив глаза, я бросил его на барабан. Вслед за этим вокруг меня поднялся крик. Я открыл глаза. На барабане лежали обе кости и на обеих четверки!

17

Вперед! (итал.).

— Тогда повторите! — ободряюще сказал нам палач. Теперь зрители, обступившие нас, вошли в такой азарт, какой бывает при настоящей игре в кости.

Для нас же повторная жеребьевка была новым, еще более ужасным напряжением сил, от которого у человека едва не наступает разрыв сердца.

Итак, Картак снова первый бросил кость, и на этот раз у него выпала пятерка… Будучи не в силах предотвратить неизбежную смерть, я бросил свою кость тотчас вслед за ним. Вы даже не представляете себе, сколько мыслей пронесется в голове у человека за то короткое мгновение, когда решается его судьба. Я был совершенно уверен, что на этот раз проиграю — ведь Картаку выпало слишком большое очко. Вероятно, пока падала кость, у меня перед глазами успела промелькнуть вся моя жизнь. Но вот кость уже ударилась о барабан, подпрыгнула — наверху мелькнула тройка, подпрыгнула еще раз — показалась двойка, потом она закачалась во все стороны, остановилась и, наконец, улеглась. В небо глядели шесть ее черных точек.

Я выиграл!

Однако, почувствовав сразу огромное облегчение, я не мог радоваться, — ведь передо мной стоял сгорбленный и убитый горем Картак.

Все, кто окружал нас, так и ахнули. А палач и его подручные схватили моего несчастного друга и потащили к виселице. Поверьте, мне казалось, что туда ведут и хотят повесить меня.

Священник забормотал молитвы по-латыни. Помпейо повернул своего коня, — ему не хотелось смотреть на казнь, — и на меня уже никто не обращал внимания.

Но я не мог сдвинуться с места, — ведь мне следовало оставаться рядом со своим другом до конца; пусть он знает, что среди этих головорезов все-таки нашелся такой человек, который любит его и остается верным ему, хотя и не может спасти его. Мысленно я поклялся ему отомстить за него. В моей душе кипела страшная ненависть к Тайфлу, у меня даже потемнело все перед глазами.

Беднягу же Картака связали и втащили до середины приставной лестницы. Один из подручных палача уселся верхом на поперечную перекладину виселицы и стал укреплять там петлю.

В этот момент раздался звук горна и, раздвинув ряды пехотинцев, на площадь влетел всадник на взмыленном коне. Едва приблизившись к нам, он заорал:

— Неприятель! Неприятель!

Площадь еще более оживилась. Строй заволновался, словно нива, над которой пронесся ветер. Помпейо осадил своего коня и стал кричать на офицеров, сбегавшихся к нему со всех сторон.

Ну, а Тайфл?

Этот во всю глотку орал палачу:

— Пошевеливайся! Кончай с ним побыстрее!

Однако Помпейо, то и дело раздававший всем приказы, не забыл и о виселице. Он резко, повернулся в сторону Тайфла и закричал:

— Оставить его! Каждый зольдато теперь хорош. Каждый нужен для баталия! Ничто не вешать!

Все это произошло с молниеносной быстротой. И вот мы, оба уцелевшие чудом, уже обнимаем друг друга, и из наших глаз сыплются крупные, как горошины, слезы. Но у нас не было времени ни для печали, ни для радости. На наши головы обрушились справа и слева такие удары, от которых мы еле успевали уклоняться. Это Тайфл срывал на нас свою злость, — ведь нам благодаря вмешательству Помпейо удалось избежать казни.

— В роту! В роту! — бешено орал нам лейтенант, готовый испепелить нас своим единственным глазом. Мы в ужасе носились по площади, разыскивая своих ребят. Мне было совершенно ясно, что нам с Картаком еще рано радоваться своему спасению, — ведь одноглазый постоянно будет иметь против нас зуб и постарается как можно скорее избавиться от таких подчиненных.

В роте нас встретили с ликованием, — ведь мы как будто только что сорвались с виселицы. К великому нашему удивлению, мы встретили там Матоуша Пятиокого целым и невредимым. Он сообщил нам, что перед его квартирой стояли на часах два кирасира с приказом — никого не выпускать из дома. По нашей вине вся семья хозяина и мушкетер оказались под домашним арестом. Матоуш никак не мог понять, за что. Только теперь ему стало ясно, как мы угодили под виселицу и почему попал под арест он.

— Судьба дала вам больше счастья, чем ума! — проворчал он. По тому же, как он подмигнул мне, было видно, что я снова поднялся в его глазах, — ведь мы осмелились выступить против Тайфла, хотя этот поступок представлял собой несусветную глупость.

Действительно, все это было рядом счастливых случайностей. Даже сообщение о приближении неприятеля оказалось преждевременным. Наш дозор наткнулся на шведскую разведку и поднял как раз ту страшную панику, которая спасла жизнь Картаку. Разумеется, теперь уже оставались считанные дни до того времени, когда мы встретимся лицом к лицу со своим противником. Для нас троих эти дни оказались еще более напряженными, — мы поминутно ожидали какой-нибудь новой подлости со стороны Тайфла. Мы посвятили в свое дело Криштуфека, и он обещал своевременно сообщить нам, если одноглазый что-нибудь задумает против нас в штабе. Сами же мы стали поочередно караулить друг друга, — ведь мы знали, что Тайфл был способен на все и мог бы легко расправиться с нами во время ночного отдыха.

Но паны офицеры теперь были слишком заняты своим делом. Сообщения о приближении неприятеля поступали в штаб все чаще и чаще, и неподалеку от Табора мы действительно встретились с ним.

Это было под Янковом.

Глава шестая,

в которой рассказывается о том, как Ян Корнел впервые участвовал в битве

Мне не забыть до самой смерти 6 марта 1645 года. Это был день моего боевого крещения.

Наш полк за два дня до боя спешно выступил из Собьеслава и отправился на юг, чтобы соединиться с остальными имперскими полками и с баварским войском, которое вел на помощь императору генерал Верт. В общей сложности нас было около шестнадцати тысяч. Это была огромная армия, — она превосходила силы шведов.

Вооруженные до зубов, наши подразделения, подобно волнам могучей реки, катились одно за другим к югу: эскадроны кирасиров, закованные в железо, в шлемах со спущенными забралами, с длинными пистолетами, торчащими из седельных сумок; роты мушкетеров, в широкополых «шведских» шляпах, со своими длинными ружьями, которые они ставили во время стрельбы на сошки; отряды рейтаров, одетых в легкие панцири, прикрывающие только грудь, с короткими ружьями — аркебузами, висевшими у них за плечами; большие каре пеших пикинеров с пиками длиной в 18 футов, составлявшие вместе с мушкетерами ядро армии; за ними с грохотом двигались артиллеристы со своими тяжелыми, в узорах, отлитыми из бронзы пушками, в которые впрягали по двадцать три коня, и легкими, подвижными Фальконетами, в которые впрягали только две пары. А за этой армией, несшей смертоносное оружие, тащилась другая, еще более многочисленная. Во главе ее двигались обозы — крытые брезентом фургоны с провиантом, возы с сеном и соломой, неуклюжие деревенские телеги, двуколки и ручные тележки, следом за которыми плелись пестрые толпы солдатских жен с детьми самых различных возрастов, — маркитанток, — инвалидов, калек и раненых.