Угол белой стены

— Он раскрыл, — коротко заметил Нуриманов, снова разгоняя рукой дым от сигареты.

— Да? Он, говоришь? — сощурился Сарыев. — А почему, спрашивается, другому передали? У тебя много свободных людей? Твоим ребятам нечего делать? Они у тебя каждый день обедают? Вовремя спать ложатся? В кино с женами ходят? Картина, как мы знаем, как раз обратная.

— Макарыч раскрыл, — упрямо повторил Нуриманов и добавил: — У ребят спроси.

— Мне свидетельских показаний не надо! — вспылил Сарыев. — Что мне твои ребята? Я это дело изучил во как и сыт был им тоже во как. — Он провел маленькой темной ладонью по горлу. — И кончал его Леров, я же помню.

— Макарычу другое дело дали, — спокойно возразил Нуриманов. — По стадиону. И тоже раскрыл.

— Пусть! А Леров раскрыл то дело по ателье. Мы его за это поощрили. Способный парень, молодой, перспективный, растущий, дисциплинированный.

— Ученик Макарыча.

— Пусть ученик! Но зачем затирать? Наоборот! Правильное воспитание кадров требует…

В кабинет стали заходить сотрудники, и Сарыев поневоле прекратил спор. Еще возбужденный, он энергично здоровался с каждым, а когда зашел Вальков, то дружески, и притом совершенно искренне, поздоровался с ним, словно забыл о своем споре с Нуримановым. Такой уж человек был Сарыев, запальчивый, отходчивый и незлой. Он даже испытывал удовлетворение от минувшего спора, ибо считал, что преподал Нуриманову предметный урок по работе с кадрами, молодыми и старыми, для чего, как ему сейчас казалось, вполне сознательно сгустил краски в отношении Валькова, и Нуриманов, конечно же, сделает для себя соответствующие выводы.

Был доволен спором и Нуриманов: начальство получило некоторую разрядку, необходимый «разнос» как бы уже состоялся, и оперативное совещание, пожалуй, пройдет для городского управления благополучно.

Действительно, пока обсуждали суточную сводку происшествий и ход расследований некоторых второстепенных дел, все шло спокойно и гладко. Сарыев благодушно улыбался и пошучивал. Но когда подошли к делу об убийстве таксиста, Нуриманов заметил, как Сарыев насторожился и в узких черных глазах его блеснул нетерпеливый огонек.

Дело докладывал Вальков. Невысокий, плотный, с большими залысинами и чуть сонным выражением на полном, добродушном лице с мешочками под глазами и крупным бугристым носом, Вальков и в самом деле смахивал на «дядюшку», и его безобидная, простоватая внешность никак не вязалась с такой строгой профессией. И Нуриманов подумал: сколько людей, наверное, ввело это в заблуждение, кому на их горе, а кому и на радость. Да, сыщику следует меньше всего походить на сыщика.

Вальков между тем говорил спокойно, не торопясь, как будто не выступал на совещании, где находилось человек тридцать, да еще и высокое начальство, а беседовал со своим товарищем. И эта манера невольно настраивала присутствующих на деловой, откровенный разговор без оглядок на начальство и дипломатического расчета, что следует и что, пожалуй, не следует говорить. Нуриманова это одновременно и радовало, и чуть беспокоило.

— Убитый, значит, Гусев Анатолий Никитович, двадцать семь лет, — говорил Вальков, перебирая лежащие перед ним на столе бумаги, — Жена осталась, ребеночек. Ну, еще мать с отцом. В парке он работал шестой год. Характеризовался хорошо, и по месту жительства тоже. Хотя тут есть и одна колдобинка, и Гусев на ней, так сказать, споткнулся. Дело в том, что месяц назад он от жены к родителям перебрался. Говорят, зазноба появилась. Это мы, конечно, на заметку взяли.

— Установили ее? — быстро спросил Сарыев.

— Пока нет, — ответил Вальков и все так же спокойно продолжал: — Теперь, значит, место происшествия. Это Цветочная улица, около часовой мастерской с проходным двором. Убит Гусев был часов в одиннадцать вечера в машине, ударом в голову сзади тяжелым тупым предметом. Версия с ограблением не отпадает, хотя деньги остались при нем. Теперь, что еще? Проверяем связи. Может, месть, ревность. Ну и прочее.

— Семейная ссора, родственники жены, — подсказал кто-то.

— Да, и это, — согласился Вальков.

— Почему версия с ограблением не отпадает, если деньги целы? — с интересом спросил Сарыев.

— Есть тут одна зацепочка, — с сомнением проговорил Вальков. — Не знаем пока, что она даст…

— Хорошо. Это потом, — перебил его Сарыев. — Скажите, что в карманах убитого обнаружили?

— В карманах? — переспросил Вальков. — Сейчас скажу.

Он перебрал лежащие перед ним бумаги и, достав одну, пробежал глазами, затем, отложив, сказал:

— Читать протокол не буду, долго. Мы каждую вещь подробно там описали. Самое интересное что? Кошелек. В нем деньги, три рубля семьдесят восемь копеек. Бумажник. В нем двадцать восемь рублей, паспорт, права водительские, квитанция за квартплату, фотографии сыночка и еще барышни одной, той самой, наверное…

— О! — воскликнул Сарыев. — Это интересно.

— А как же, — охотно согласился Вальков. — Сегодня мы ее как раз и попробуем установить, барышню эту. Так вот, что еще в карманах нашли? — Он поглядел в лежащую перед ним бумагу и продолжал, невольно уже читая написанное там: — «Носовой платок, белый, мятый, с широкой красной каймой, бывший в употреблении, посторонних следов не имеет; гребень мужской, пластмассовый, коричневый, целый…»

Вальков все же прочитал протокол до конца. Когда он кончил, Сарыев досадливо заметил:

— Ну, ясно. Все тут интереса для дела не представляет.

Произнес он это уверенно и безапелляционно, словно приказывая больше к протоколу не возвращаться.

Однако Вальков как будто не заметил этой интонации и продолжал:

— По правде сказать, меня такой осмотр не устроил. И потом уже, в морге, я из карманов убитого весь сор вытряхнул и направил на экспертизу. Мало ли что, думаю, уж больно его там много.

— Чудит наш Макарыч, — тихо сказал кто-то на ухо соседу.

Тот сердито ответил:

— Макарыч не чудит, он ищет, понял? Ты, друг, слушай и наматывай.

— Ну и что ваша экспертиза дала? — нетерпеливо и чуть насмешливо спросил Сарыев.

— Вот в том-то и дело, — задумчиво ответил Вальков, словно решил сперва про себя оценить это открытие. — Дала она… гашиш. Вот что. Просыпался он, видать, там. А как мы установили, сам Гусев этой заразой никогда не увлекался.

— Выходит, еще одна версия, — в тон ему заметил сидевший в стороне розовощекий, чубатый Леров. — Приторговывал небось?

Вальков покачал головой:

— Это, милый, пока не версия, и, удастся ли на этом построить версию, еще вопрос. Но попробуем, конечно.

— В котором часу, вы сказали, произошло убийство? — снова спросил Сарыев. Сообщение о гашише как будто не произвело на него впечатления.

— Около одиннадцати вечера, — ответил Вальков. — Темно уже было. А Цветочная улица совсем не освещена, и вечером прохожих почти не бывает. Страшновато там ходить, по правде говоря.

— Черт знает что! — возмутился Сарыев. — Надо было давно вопрос поставить. Конечно, определенные трудности у нас с этим еще имеются. Но сигнализировать надо, добиваться. И кому, как не вам! — Он сердито посмотрел на Нуриманова, затем снова обратился к Валькову: — Жители улицы ничего не слышали?