Угрюм-река

Праздник из праздников, торжество из торжеств ожидается на завтра в его семье.

Завтра в двенадцать часов, как из пушки, назначено святое крещение первенца, имя которому наречется — Александр.

Крестным отцом, по настоянию счастливейшей матери, приглашен молодой горный инженер Александр Иванович Образцов, квартировавший в семье Сохатых. Крестная мать — Нина Яковлевна Громова.

Феврония Сидоровна, оставшись вдвоем о молодым инженером, умильно говорит ему:

— Вот, Сашенька, наш Шурик подрастет, будет тебя папой крестным звать. Папа.., -

Я очень рад, — отвечает молодой человек. Он весь зарделся и брезгливо прищурился на лысого, в пеленках, крошку.

— Ах, Сашенька!.. Ведь сынок-то весь в тебя.

— Ну, это еще.., знаете, не доказано, — раздраженно пофыркивает носом инженер Образцов; он хочет добавить: «похож или не похож, а я все-таки переезжаю от вас к Нине Яковлевне», но вовремя сдерживается, боясь опечалить хозяйку. В его душе непонятная враждебность к младенцу и к осчастливленной матери. Он весь как бы в липких, противных тенетах. Он морщится.

Илья Петрович Сохатых спешит заготовить последние пакеты. Ему деятельно помогает Александр Иванович Образцов.

— Я бы полагал, — говорит нахлебник, — мистеру Куку послать объявление из «Русского слова». И шрифт жирнее, и вообще — эффектнее.

— Да, да! — восклицает вспотевший Илья Петрович. — Первоклассным гостям обязательно «Русское слово». А второстепенным микробам — «Новое время». Очень слепо, черти, напечатали. Следовало бы редактора обругать по телеграфу… Да мараться не стоит.

— Я думаю — рубликов в двести обошлась вам эта затея?

— Почему — затея? Во всех приличных домах столицы это принято.

— Да… О покойниках.

— А чем же покойник лучше новорожденного? Ну разве это не красота?! — Кудрявый, начинающий заметно лысеть Илья Петрович разбросал на столе газетную простыню «Русского слова» и, прихлопнув ладонью то место, где напечатано объявление, сказал задыхаясь:

— Читайте!

В веселенькой из залихватских завитушек рамке напечатано:

ВНИМАНИЕ

Сим доводится до всеобщего сведения, что в резиденции «Громово» 21 сентября в 6 часов дня по местному времени у известного коммерсанта Ильи Петровича Сохатых и супруги его Февроньи Сидоровны родился сын-первенец, имя же ему — Александр.

— Они, вибрионы, выбросили два места в объявлении, — жаловался Илья Петрович. — После слова «Александр» у меня значилось: «малютка необычайно красивой внешности». Вот это выбросили и еще в конце: «Счастливые родители убедительно просят другие газеты перепечатать».

В каждый пакет вкладывался номер газеты и пригласительная с золотым обрезом и с короной карточка. В конце карточки приписка от руки: «Подробности смотри в прилагаемой газете на странице 8-й».

Двое подручных Ильи Петровича дожидаются в кухне, чтоб этим же вечером разнести пакеты по принадлежности.

У Прохора Петровича надвое раскалывалась голова. Там, глубоко под черепом, ныла, разрывалась, дергалась какая-то болючая точка. Острота неимоверных мучений была непереносима. Будто в дупло наболевшего зуба, к которому нельзя прикоснуться пушинкой, смаху забивают гвоздь. Прохор стонал на весь дом. На помощь прибегали оба врача, приходили Иннокентий Филатыч с отцом Александром и другие. Прохор всех выгонял:

— К черту! Вон! Стрелять буду… Лишь старому лакею Тихону позволено пребывать в кабинете.

— Барин, страдалец наш… — страдая страданием Прохора, хныкал он и весь дрожал.

— Дозвольте, я вас разую. А потом ножки в горячую воду. Сразу полегчает.

— Чего? В воду? Давай разувай. — И Прохор, не в силах сдержаться, снова неистово выкрикивал:

— Ой! Ой! Ой!

Горячая вода лучше всяких лекарств делала свое дело; кровеносные сосуды в ногах расширялись, кровь откатывалась от головы, облегчая болезнь.

— Негодяй! Это он меня плетью… По голове. Как он смел? Мерзавец… Как он смел руку на меня поднять?!

— Разбойник так разбойник и есть, — кряхтел Тихон, искренно радуясь, что угодил барину водой.

Чрез час боли затихли, но сон не шел.

Не спали и в покоях Нины Яковлевны. Там совещались, что делать с хозяином. Говорил доктор Апперцепциус. За последнее время он стал желчен и нервен.

— Я недели две-три тому назад рекомендовал больному длительное комфортабельно обставленное путешествие. Это безусловно, по авторитетному мнению науки, должно было произвести свой эффект. Но… — доктор развел руками. — Но, к сожалению, по мнению науки, авторитет которой в этом доме не желают признавать, благоприятный момент упущен. Галопирующая болезнь вступила в новый фазис своего развития. Этому способствовал казус с отрубленной головой исправника.

Отец Прохора Петровича — Петр Данилыч, спешно прибывший из села Медведева, тоже присутствовал на совещании. Он приехал с единственной целью насладиться зрелищем, как проклятый сын его будет ввергнут в глухой возок и увезен в тот самый желтый дом, где сидел по милости нечестивца Прошки несчастный старик, отец его. Проклятый сын будет орать, драться, но его сшибут с ног, забьют рот кляпом, раскроят в кровь морду, вышибут не один здоровый зуб. Пусть, пусть ему, анафемскому выродку, убийце, пусть!

Лохматый Петр Данилыч, притворно вздохнув и покосившись на икону, грубым, каменным голосом говорит:

— По-моему, вот как, господа честные. Путешествие ни к чему. Глупая выдумка. Сопьется малый. А надо Прошку везти в дом помешательства. Там и уход хорош, и лечат хорошо. Я сидел — я знаю.

— Господи, помилуй! Господи, помилуй! — шепчет Иннокентий Филатыч, поеживается.

— Мне с этим необычайно тяжело согласиться, — убитым голосом говорит Нина Яковлевна, одетая в черное, траурное платье. — Нет, нет. Я готова выписать первокласное светило науки, окружить больного самым внимательным уходом. Словом, я согласна на все жертвы. И мне странно слышать, — обращается она к Петру Данилычу, — как вы, отец, рекомендуете для сына сумасшедший дом?..

Старик ударил в пол суковатой палкой с серебряным набалдашником и открыл волосатый рот, чтоб возразить снохе, но доктор Апперцепциус, оскорбленно надув губы, перебил его:

— Хотя я в этом почтенном доме и не считаюсь светилом науки…

— Бросьте, доктор!.. — сказала нервно Нина Яковлевна. — Мы не для пикировок собрались сюда.

— Доктор верно говорит: в желтый дом, в дом помешательства! — возвысил голос Петр Данилыч.

— Простите. Я этого вовсе не собирался говорить.

— Господи, помилуй, господи, помилуй! — И Иннокентий Филатыч, тыча в грудь Петра Данилыча, укорчиво сказал ему: