Уха из золотой рыбки

Я снова подмигнула ему и выложила на стол, покрытый липкой клеенкой, вызывающе роскошный «Мистер N».

– Говорят, вы любитель подобных изданий.

Савелий Петрович молча взял в руки журнал и начал листать. Через пару секунд его лоб покрылся мелкими капельками пота, а пальцы, переворачивающие очередную страницу, затряслись.

– Нравится? – прищурилась я. – Девочки очень красивые! Загляденье, на любой вкус: блондинки, брюнетки. Если предпочитаете полненьких, пролистайте странички, пышечки в конце.

Савелий Петрович крякнул:

– Да, хороши, только зря ко мне пришли.

– Почему?

– Я знаю, сколько такой журнал стоит, аккурат вся моя пенсия уйдет, не куплю его.

– Не по вкусу пришлись курочки? – заботливо воскликнула я и вытащила «Хочу видеть». – У меня другие есть.

– У тебя все есть, – рассердился Савелий Петрович, – это у меня средств на покупки нет.

– А кто говорит про деньги? – фальшиво удивилась я.

Савелий Петрович слегка отодвинул от себя порнуху.

– Не понял. Бесплатно отдаешь?

– Да, причем оставлю вам оба издания.

– Ни рубля не возьмешь? – недоумевал дедулька.

– Ни копейки, – кивнула я, – безвозмездно получишь, то есть даром.

Савелий Петрович потянулся к журналам.

– Надо только ответить на один вопрос, – быстро сказала я.

– Так ты опрос проводишь, – протянул дедушка, – а в награду фотки раздаешь.

Из глаз Савелия Петровича исчезла настороженность.

– Давай, вынимай свою анкету, – поторопил он меня.

Старичку явно не терпелось остаться с «Мистером N» и «Хочу видеть» наедине.

Я вытащила фото Малики Юсуповны.

– Ну-ка, посмотрите внимательно, вам знакома эта дама?

Савелий Петрович уставился на снимок.

– А где вопрос? – поинтересовался он.

– Это он и есть: видели ли когда-нибудь сию особу?

– Думал, про маргарин станешь спрашивать или кетчуп какой, – протянул дедуся, – это кто же такая, актриса небось, хотя навряд ли, страшна больно, черная, словно ворона, мне больше беленькие по душе, вроде тебя.

На всякий случай я отодвинулась от Савелия Петровича подальше. Кто знает, что ему может взбрести в голову.

– А, понял, – обрадовался старикашка, – значит, бабенку по телику показывают, ты мне предлагаешь назвать ее имя, если угадаю, получу журнальчики! Викторина, да?

– Вы получите эти издания обязательно, – успокоила я разволновавшегося вконец старичка, – и имени сообщать не надо. Просто попытайтесь вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах вы видели эту особу.

– Так нигде! – воскликнул Савелий Петрович и потянулся к «Мистеру N», но я ловко дернула глянцевый ежемесячник к себе.

– Нет, надо вспомнить. Ладно, я готова помочь. Не так давно вы выступали в суде свидетелем.

– Ну, – напрягся Савелий Петрович, – было дело, исполнил свой гражданский долг, а чего?

– Женщина, которая сбросила в реку мужчину, была похожа на ту, которую запечатлело фото?

Савелий Петрович отшвырнул от себя снимок, словно это был не лист бумаги, а шипящая кобра.

– Не помню.

Я секунду посидела без движения, потом вытащила из сумочки сто долларов, положила их на обложку «Мистера N» и подтолкнула «бутерброд» к дедушке.

– Теперь память просветлела?

Савелий Петрович крякнул, взял зеленую бумажку, поплевал на край ассигнации, помусолил его в пальцах, посмотрел купюру на свет, потом очень аккуратно сложил ее, спрятал под клеенку и спросил:

– Журнальчики, значитца, оставишь?

– Обязательно.

– Не она это.

– Как? – подскочила я. – Не может быть! Вы хорошо помните?

– Да не жалуюсь на память, – пожал плечами Савелий Петрович, – морковки много ем, капусты, вот мозг и работает. Это у того, кто мясо потребляет, ум к старости уходит…

– Может, не разглядели как следует?

– И глаза отлично видят, не она.

– Неужели отсюда хорошо рассмотрели черты лица убийцы?

Савелий Петрович меленько засмеялся, встал, подошел к подоконнику, отодвинул длинную грязную занавеску и поманил меня пальцем.

– Иди сюда.

Я приблизилась к окну.

– На, – старичок сунул мне в руку бинокль, – подстрой под глаза, колесико подкрути и наведи на мужика, вон по набережной идет.

Я послушно повернула черный кружочек, и тут же из моей груди вырвался возглас удивления. Лицо прохожего неожиданно оказалось близко, настолько рядом, что стали видны волоски, торчащие на переносице.

– Надо же, ведь темно уже, – пробормотала я.

– Качественная оптика, – щелкнул языком дедушка, – та женщина другая была, беленькая, глаза светлые, немного пухлая, а эта чернявая и тощая, ни рожи, ни кожи, ни жопы. Не она это, точно говорю. Хотя…

Савелий Петрович замолчал.

– Что? – в нетерпении воскликнула я. – Что «хотя»?..

Дедушка пожевал нижнюю губу, видно было, что он колеблется, но, помедлив пару минут, Савелий Петрович наконец решился:

– Значитца, так! Хочешь посмотреть на ту, что убила?

– Как посмотреть? – оторопела я.

Савелий Петрович ухмыльнулся:

– Просто. У меня ее фотка есть.

Я на секунду лишилась дара речи, но потом, с трудом обретя голос, воскликнула:

– Что у вас есть?

– Снимок, – спокойно пояснил дедушка.

– Откуда?

– Так сделал.

– Как?

– Фотоаппаратом.

– Не может быть!

Дедуся погрозил мне пальцем:

– Ишь, хитра! Думаешь, так покажу! Ну уж нет, давай двести долларов, тогда увидишь.

Я вытащила из кошелька деньги. Савелий Петрович попытался выхватить их из моих пальцев, но я была начеку:

– Э нет, сначала покажи картинку!

Старичок встал, подошел к древнему шкафу, вытащил старинный альбом и начал перелистывать толстые страницы из многослойного картона. Передо мной замелькали фотографии самого откровенного содержания. Люди, занимавшиеся на стоящей у реки скамеечке любовью, и предположить не могли, что за ними затаив дыхание наблюдает сластолюбивый свидетель. Наконец Савелий Петрович добрался до нужного места.

– Вот, – ткнул он пальцем в снимок, – любуйся.

Я наклонилась над альбомом. Фотоаппарат запечатлел парапет набережной и две фигуры, опершиеся на него. Мужчина, не знавший о том, что через пять минут станет трупом, был одет в светло-бежевую рубашку с короткими рукавами и коричневые брюки, на Лике красовался идиотский сарафан, тот самый, в крупных цветах, который Карапетова привезла ей в подарок.