Уходили из дома
Шрифт:
Звонил в Москву. Немета и Шурика дома не застал, зато дозвонился Галке Кныш. Галюха радостная, говорит, что в Москве все по-прежнему, ничего не меняется. Ребята все так же ищут базу для репетиций. Отыграли концерт в Северодонецке с каким-то сессионным барабанщиком, утверждает, что облажались. Не верится прям, неужели есть барабанщики хуже меня? Галюхин говорит, что все меня ждут, каждый день вспоминают и надеются, что я вновь включусь в работу. Говорит, Немет уже так обеспокоен моим отсутствием, что собирается организовывать спасательную экспедицию на Мангуп.
Ничего, скоро приеду уже. Там и решу, где перезимую. Можно дома, но придется устраиваться на работу. Если дом Скрипы все-таки не миф, то и думать не надо будет — только там. Видимо, впроголодь и в холоде, ибо подготовиться к зиме мы точно не успеем. Петя предлагает свои варианты, у него в Краснодаре какой-то армянин
21 октября, среда
Утром собрался выезжать в Симферополь за кроссовками, но передумал. Надо еще продуктов поискать, да и без жизненно необходимого жира возвращаться не с руки.
Повезло, в маленьком магазинчике для ветеранов на улице Кулакова мне из-под полы продали макароны, жир и сахар! Причем очень недорого. Продавщица сжалилась, сказала, что у нее дочь хиппи, шляется где-то, может, и ей кто поможет. Зовут Света, не звонит уже год...
Вот странные хиппи люди все-таки. Что нами движет, почему мы такие? Как и все, кто, так сказать, состоит в любом неформальном объединении, хиппи не самые счастливые люди. В основном добрые, неглупые, творческие. Пацифизм, граничащий с трусостью, нередкая вынужденная нечистоплотность и склонность к наркомании — вот основные пороки Системы. При малейшей опасности хиппи подставляет вторую щеку, но с большей вероятностью делает ноги, и не библейские заветы тому виной, а физическая немощь. В путешествиях нелегко мыться, хиппи стараются, но получается слабо, и тогда на выручку приходят отмазки — это не грязь, это земля. Наркота у многих становится проблемой, потому что слабость воли у «детей цветов» невероятная. Вместе мы составляем радостную биомассу, очень индивидуальную в то же время. Многие категорические вегетарианцы, что в наше голодное время несложно; каждый второй — художник, поэт и музыкант. Наши клички-погоняла изысканны, музыкальны и литературны: Бегемот, Фагот, Фокстрот, Хоббит, Сарданапал, Борман, Сова, Крокодил, Джентл, Славянка, Фелимон Кролик Уроненный, Лори, Йори, Граф Гарсиа, Принц, Олоф, Джон, Пол, Джордж, Ринго, наконец... У нас свободная любовь, которая давно превратилась в банальное, чреватое сифилисом блядство. Нам не нужны лидеры, но они у нас есть. У нас равенство и братство, но у нас же и дедовщина. В своем эгоистичном поиске счастья и гармонии с планетой многие, как эта Светка, дочь сердобольной продавщицы, забывают обо всем, готовые идти на край света за обдолбанным полудурком и при этом не писать ни строчки родной матери. С нами, «детьми солнца», всем весело и приятно, мы беззаботны и смешны, ни один дальнобойщик не заснет за рулем, когда мы в кабине. Но как только мы остаемся одни, маска спадает, и мы все на время снова становимся обычными мальчиками и девочками. Из неполных семей, с пьющими отцами, с прыщами и проблемами в учебных коридорах, с невозможностью идентификации себя в современном мире. Мы надели яркие рубахи, обвешались фенечками и расшили джинсы цветами, мы улыбнулись, выпрямились и пошли — пусть все знают: у нас все хорошо, мы не такие, как все, как серое промышленное быдло, мы можем, мы всем еще дадим просраться, да мы планету перевернем! Увы, революции нам уже не сделать. Но многие улыбки и выпрямленные спины останутся их обладателям навсегда, прошедший тусовки не станет бандитом и чиновником, прыщи внешние и внутренние сойдут, а это уже неплохо. Значит, не зря всё. Мы лучшие.
А революцию мы таки сделали, у себя в голове, но сделали. Для этого мы и уходили из дома.
22 октября, четверг
В четыре утра я проснулся, ошалело огляделся и снова заснул. Зато встал Вася. Взял папиросу и увидел лежащий на стуле мой газовый баллончик. Уж не знаю, что было у Васи в голове, но он баллончик взял и побрызгал в воздух. Может, спросонья решил, что это зажигалка? На меня газ чуть-чуть тоже попал, но ничего особенного я не почувствовал. Из чего можно сделать неутешительный вывод: все это время я таскал с собой абсолютно бесполезную вещь. Этим «нервно-паралитическим» газом, в случае чего, гопников можно лишь рассмешить.
Дошел до калитки и обнаружил, что она закрыта. Возвращаться и будить ребят не хотелось, поэтому, решив, что я сильный и ловкий, перелез и прыгнул с двухметровой высоты на асфальт. Мангупские ангелы в городе не работают, поэтому ногу я, естественно, вывихнул. На правую пятку наступать практически невозможно, боль страшная.
Успел на электричку в 8.18, даже билет
купил. Разорился на пачку «Ватры», чтоб с комфортом доехать, не стреляя сигарет и не чадя вонючим мангупским табачком. Пересчитал накопленные и отложенные деньги, честно заработанные на бутылках. Получилось неплохо — 250 купонов и 105 рублей. На билет на поезд, если что, хватит.Разглядывая за окном инкерманские пещеры, поймал себя на том, что мысленно прикидываю, насколько они удобны и пригодны для жизни. Какая дикость, надо срочно заканчивать жизнь пещерного человека...
В Симфере повстречал Женьку Гниду. Он с братом на Мангупе бывал, а я его и не узнал даже; если б меня не окликнул — не заметил бы. Узнав, что мы до сих пор там живем, округлил глаза и обещал завтра же приехать в гости.
Получил мамину посылку. Денег в ней, правда, не оказалось, сколько я ни искал, но кроссовки и строгая записка от волнующейся мамы были. Кроссовкам я рад невероятно, теперь хоть обувь приличная имеется, а то хожу в городе, как оборванец.
Купил мороженого, винограда и билет до Сирени, вот полтинник и кончился. Контролеров, как бывает всегда, если ты купил билет, не было.
Нога продолжает болеть, идти очень трудно, а все машины, как назло, пролетают мимо, не притормаживая даже. Как я проковылял десять километров до Залесного, ума не приложу. Там меня таки подобрал какой-то добрый водитель и довез до терновской тропы. Подъем с тяжеленным рюкзаком и вывернутой ногой тоже был непрост. Но добрался-таки, на Мангупе и крепостные стены помогают. Чем выше поднимался, тем больше сил появлялось, боль даже, казалось, отошла.
У Графской сидел Петька и варил суп. Чисто, бардака не развел. С ним пассажир какой-то сидел из Питера, по имени Толик. Тип вроде не напряжный, но какой-то странный. Делать ничего не умеет, вещей практически нет, законченный цивил, а косит под хиппа. Ночку-другую, ладно уж, пусть поживет в предбаннике с Петькой, а там уж пусть ищет чего-нибудь себе. На том и порешили.
На Кухне толпа народа. Мне обрадовались все, особенно Надька. Боль в ноге утихла при мысли о взаимной симпатии, и только подозрение, что у Надьки может быть все-таки роман с Андрюхой, висело в голове.
Появились трое новеньких, киевских. Дельфин, Вика и Юля. Вика прекрасная, вскоре подсела ко мне под одеяло и начала уговаривать приехать к ним весной в Киев, поучаствовать в хоббитских играх. Из меня, говорит, получится неплохой, почти настоящий эльф. Потому что я, мол, эльф и есть.
23 октября, пятница
Нога ногой, но деньги зарабатывать надо. Ни свет ни заря двинули с Петькой в Красный Мак сдавать шиповник, кизил и бутылки. Погода мерзкая, хуже некуда. Моросит противный дождь, скользко. Пока спускались, Петя на свой рюкзак трижды грохнулся, потом выяснилось, что десять бутылок разбил вдребезги.
В Красном Маке на приемном пункте красовалась записка: «Я в Холмовке».
Ну не назад же идти не солоно хлебавши — отправились в Холмовку. Метров сто прошли, застопили «ЗИЛ». Я в него Петю со всеми вещами засунул и отправил, сам машины через три уехал следом. Пока доехал, смотрю: сидит уже довольный, всё сдал, деньги получил. Поразмыслив, купили две чекушки «Столичной», бутылку сорокапятиградусной «Литовской», бутылку белого, портвейн и два пива. Набор почти как у Венечки Ерофеева. Как я поддался влиянию Пети, непонятно, но на алкоголь и закуску мы угрохали практически все деньги. Там же, в Холмовке, на озере мы и привалились. Начали с пива. Оглянуться не успели, как в ход пошло белое, а там и портвейн выкушали. Нетвердой походкой пошли домой. Снова начался дождь, но нам было уже все равно. В Красном Маке Петька зашел в магазин и купил еще бутылку пива. Когда я возмутился было, он, заговорщицки подмигнув, жестом фокусника извлек откуда-то из-под плаща еще одну, которую украл. В Хаджи-Сала зашли к татарам, к Нариману. У него сидел Котя, который сообщил, что Сашка Герик вляпался в какие-то напряги и сидит в Симферополе. Но скоро вроде как обещался быть. А его уже в общем-то и не ждет никто.
У татар купили травы и бутылку самогона; пока поднимались по Мужской тропе, спиртное прикончили. На роднике Петька открыл чекушку, глотнул и расплакался:
— Ринго, брат... Это ж я ту корову-то увел! Из-за которой меня из села выгнали! Я ее увел...
Я не вполне соображал, что происходит, о какой вообще корове идет речь.
— Пусти меня в село, я больше не буду, — неожиданно взмолился Петька и рухнул на колени.
Я, лихорадочно оглядываясь — не увидел бы кто, — изо всех сил пытался поднять и посадить его на камень, но невменяемый Петя не поддавался и беспрестанно молил о прощении.