Уик-энд с Остерманом (др. перевод)

— Ну хорошо… Ладно, все прекрасно… А теперь давай-ка кончим эти игры. Ты копаешь что-то, имеющее отношение ко мне?

— Насколько знаю, ничего подобного… Так я и Берни сказал — у меня в штате семьдесят с лишним человек. И я не могу от каждого требовать ежедневного отчета.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, чем они занимаются?

— Более того, — хмыкнул Таннер. — Я всего лишь подписываю счета.

— Ладно, пусть будет так… Джинни вернулась минут пятнадцать назад. Я живу с этой девчонкой шестнадцать лет. Я-то ее знаю… Она плакала. Она была с тобой и вернулась в слезах. И я хочу знать, в чем дело.

— Я не могу тебе ответить на это.

— А мне кажется, лучше тебе попытаться ответить! Ты презираешь те деньги, которые я зарабатываю, да?

— Это неправда.

— Конечно, так оно и есть! Ты думаешь, я не слышал, что у тебя за спиной говорит Элис? А теперь ты мне этак небрежно бросаешь, что, мол, только подписываешь счета. Это ты и говорил моей жене? Ты хочешь, чтобы я выяснил все детали у нее? Что тебе нужно от меня?

— Возьми себя в руки. Что стряслось? Ты становишься параноиком. В этом загвоздка. Ты об этом хочешь рассказать?

— Нет. Нет! Почему она плакала?

— Вот и спроси ее!

Тремьян повернулся к нему спиной, уперся руками в капот маленькой спортивной машины, и Таннер увидел, что тело юриста стали сотрясать спазмы:

— Мы так давно знаем друг друга, но ты никогда не понимал меня… Никогда не выноси приговор, пока не поймешь человека, которого судишь.

Вот оно как, подумал Таннер. Тремьян признался. Он — часть «Омеги».

Но когда Тремьян заговорил снова, с этим выводом пришлось расстаться:

— Может, я и достоин осуждения, знаю это, но я всегда придерживался законов. Такова система. Мне она может нравиться или нет, но я уважаю эту систему!

Поставили ли люди Фассета подслушивающие устройства и в гараже? — подумал Таннер. Если бы они только слышали эти слова, сказанные с таким сокрушением, преисполненные тяги к истине. Он смотрел на друга, подавленно стоящего перед ним.

— Пойдем на кухню. Тебе нужно выпить, да и мне не помешает.

19

Элис распахнула створки окна в гостиной, чтобы музыка была слышна и тем, кто беседовал в патио. Теперь все собрались возле бассейна. Даже ее муж и Дик Тремьян в конце концов выбрались из-за стола на кухне, где просидели добрых двадцать минут, и Элис подумала — как странно, что почти молчком.

— Привет, прекрасная леди! — раздался голос Джоя, и Элис почувствовала нарастающее напряжение. Выйдя из холла в купальных трусах он предстал перед нею. В фигуре Джоя, казалось, было какое-то уродство — рядом с ним все остальные вроде бы становились меньше.

— У вас кончился лед, и я позвонил, чтобы привезли еще.

— В такое-то время?

— Это проще, чем если бы кто-то из нас поехал за ним.

— Кому ты звонил?

— Руди, в винный магазин.

— Он же закрыт.

Слегка пошатываясь, Кардоне подошел к ней.

— Я застал его дома, и он еще не спал… Руди мне кое-чем обязан. Я сказал, чтобы он доставил пару пакетов со льдом на переднее крыльцо и записал на мой счет.

— Никакой необходимости в этом нет. Я имею в виду оплату.

— Пустяки.

— Прошу тебя, — она отошла к дивану, чтобы не дышать джиновым перегаром.

— Ты обдумала мое предложение?

— Ты очень любезен, но в чьей-либо помощи мы не нуждаемся.

— Так сказал Джон?

— Так он может сказать.

— Значит, ты с ним не говорила?

— Нет.

Кардоне мягко взял ее за руку. Элис инстинктивно попыталась освободиться, но тщетно. Отнюдь не враждебность, а только теплота была в этом, но тем не менее держал он крепко.

— Может, я немного перебрал, но хотелось бы, чтобы ты восприняла мои слова совершенно серьезно… Я — счастливый человек, на самом деле я добился всего без особого труда… Честно говоря, из-за этого мне порой не по себе, словно в чем-то виноват, но знаешь, что я хочу сказать? Я обожаю Джонни. Ему принадлежит весь мир, потому что он отдает… Я не способен на это. Я никого не обижаю, но я беру… И ты можешь доставить мне удовольствие, если позволишь дать… хотя бы для разнообразия.

Он отпустил руку Элис, и поскольку та не ожидала этого, сложилось впечатление, что она намеренно спрятала руку за спину. Она смутилась. И растерялась:

— Почему ты вдруг так стараешься что-то сделать для нас? Что творится с тобой вообще?

Кардоне тяжело опустился на подлокотник дивана:

— Ну, ты слышала… Сплетни, какие-то слухи, может быть.

— Относительно нас? О нас или о деньгах?

— Что-то вроде.

— Ну, так это неправда. Просто неправда.

— Давай посмотрим на это под другим углом. Три года назад, когда Дик с Джинни и Берни с Лейлой собрались с нами покататься на лыжах, вы с Джоном отказались от поездки. Разве не так?

Элис помолчала, пытаясь постичь логику Джоя.

— Да, помню. Мы решили, что лучше отвезем детей в Нассау.

— Но теперь Джон очень заинтересовался Швейцарией, ведь так? — Джой слегка покачнулся.

— Во всяком случае, мне об этом не известно. Джон ничего не говорил.

— В таком случае, если не Швейцарией, то Италией. Может, он заинтересовался Сицилией, очень любопытное место.

— Я тебя просто не понимаю.

Кардоне сполз с подлокотника и выпрямился.

— Мы с тобой не слишком отличаемся друг от друга, правда? Я хочу сказать, что нам не надо обмениваться верительными грамотами, верно?.. Нам их никто не вручал, не так ли?.. Мы сами, черт возьми, заполнили их, по своему собственному разумению…

— Мне кажется, что это можно счесть за оскорбление.

— Прости, я не хотел тебя обидеть… Просто я хочу быть совершенно честным и честно понять, что ты собой представляешь… и кем ты была.

— Ты пьян.

— Совершенно верно. Я пьян, и я нервничаю. Паршивое сочетание… Поговори с Джоном. Попроси повидаться со мной завтра или через день. Скажи, пусть не волнуется из-за Швейцарии или Италии, ладно? Скажи, не важно в какой форме, что я совершенно чист и люблю людей, которые умеют отдавать и в то же время никого не обижают… И что я за все рассчитаюсь.