Уильям Шекспир — слова символы, как язык иносказания

ACT III, SCENE II. Belmont. A room in PORTIA'S house.

Enter BASSANIO, PORTIA, GRATIANO, NERISSA, and Attendants

BASSANIO

So may the outward ss be least themselves:

The world is still deceived with ornament.

In law, what plea so tainted and corrupt,

But, being seasoned with a gracious voice,

Obscures the s of evil? In religion,

What damned error, but some sober brow

Will bless it and approve it with a text,

Hiding the grossness with fair ornament?

There is no vice so simple but assumes

Some mark of virtue on his outward parts:

many cowards, whose hearts are all as false

As stairs of sand, wear yet upon their chins

The beards of Hercules and frowning Mars;

Who, inward search'd, have livers white as milk;

And these assume but valour's excrement

To render them redoubted! Look on beauty,

And you shall see 'tis purchased by the weight;

Which therein works a miracle in nature,

Making them lightest that wear most of it:

So are those crisped snaky golden locks

Which make such wanton gambols with the wind,

Upon supposed fairness, often known

To be the dowry of a second head,

The skull that bred them in the sepulchre.

Thus ornament is but the guiled shore

To a most dangerous sea; the beauteous scarf

Veiling an Indian beauty; in a word,

The seeming truth which cunning times put on

To entrap the wisest. Therefore, thou gaudy gold,

Hard food for Midas, I will none of thee;

Nor none of thee, thou pale and common drudge

'Tween man and man: but thou, thou meagre lead,

Which rather threatenest than dost promise aught,

Thy paleness moves me more than eloquence;

And here choose I; joy be the consequence!

PORTIA

(Aside) all the other passions fleet to air,

As doubtful thoughts, and rash-embraced despair,

And shuddering fear, and green-eyed jealousy! O love,

Be moderate; allay thy ecstasy,

In measure rein thy joy; scant this excess.

I feel too much thy blessing: make it less,

For fear I surfeit.

William Shakespeare «The Merchant of Venice» Act III, Scene II, line 1440—1481.

АКТ 3, СЦЕНА 2. Бельмонт. Комната в доме ПОРЦИИ.

Входят БАССАНИО, ПОРЦИЯ, ГРАЦИАНО, НЕРИССА и Слуги

БАССАНИО

Так пусть же внешние проявления будут наименьшими сами собой:

Мир всё ещё обманут при помощи украшений.

В законе, что ни просьба, так с душком или продажная,

Но, бывающая приправленной любезной речью,

Затмевающей показ зла? В религии,

Что проклятая ошибка, но некого трезвого чела

Который будет благословлять это и одобрит текст,

Скрывая грубоватость с помощью прекрасного орнамента?

Там нет порока столь простого, но предполагающего

Некий знак его добродетели на внешних частях:

Сколь много трусов, чьи сердца всё также лживы

Как лестница из песка, всё же носят их на подбородках

Бороды Геркулеса и нахмурившегося Марса;

Кто внутри искал, наличие печени белой, как молоко;

И этим предполагал, что это экскременты доблести

Предоставив их опорным пунктом! Глянь на красоту,

И вы смогли узреть из этого, что приобреталось по весу;

Который здесь сотворил знамение в природе,

Сделавшее их светлее, чтоб облачить в то самое:

Как те, вьющие змеевидные золотистые локоны,

Которые делают бессмысленными подобные игры с ветром,

На воображаемой прекрасности, известной зачастую

Быть приданным для другой головы,

И черепа, что их породнит с гробницей.

Поэтому, украшение — есть только берег вероломный

В самом опаснейшем море; великолепный шарф

Вуаль красавицы индийской; одним словом,

Кажущаяся истина, какую выставили коварные времена

Чтоб заманить мудрейшего в ловушку. Поэтому, это аляповатое золото,

Тяжёлая еда для Мидаса, Я ничего не буду от тебя брать;

Ни ничего от тебя, ты — бледный и заурядный труженик

Между мужчиной и мужчиной: но зато ты, ты тощий проводник,

Который скорее угрожает, чем обещает чего-либо,

Твоя бледноватость двигает меня куда больше, чем красноречие;

И здесь Я выбрал наконец; и буду рад имеющемуся назначенью!

ПОРЦИЯ

(В сторону). Как все остальные страсти, ускользающие в воздух,

Подобно сомнительной мысли, как необдуманно охватившим отчаянием,

И содрогающий страх, или зеленоглазая ревность! О, любовь,

Будьте умеренным; умерьте свой экстаз,

В меру свою радость обуздайте; ограничением того избытка.

Я слишком сильно чувствую твоё благословение: так сделай его меньше,

Из-за страхов, которыми Я пересытилась вполне.

Уильям Шекспир «Венецианский купец»: акт 3, сцена 2, 1440—1481.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 19.04.2023).

«Вне всякого сомнения, отроду не читавшие «Одиссею» и «Илиаду» Гомера, а также не имеющие никакого понятия о содержании древнегреческого эпоса лишались возможности оценить ключевое значение слов-символов «шекспировского» языка иносказания. По непонятной причине подавляющее большинство критиков и исследователей проигнорировали вполне очевидную характерную особенность пьес и сонетов Шекспира, где слова-символы изначально должны были служить, согласно замыслу автора, не только в качестве языка иносказания, но и идентификационными маркерами некоторых персон, с которыми бард был лично знаком, непосредственно из окружения поэта и драматурга» 2024 © Свами Ранинанда.

Критик Самуэль Тейлор Кольридж об особенностях пьес Шекспира.

Самуэль Тейлор Кольридж (Samuel Taylor Coleridge 1772—1834) английский поэт, литературный критик, философ и теолог известен своими опубликованными прозаическими произведениями «Биография Литературы» («Biographia Literaria») и «Литературные останки» («Literary Remains»), которые рассчитаны на более серьёзную аудиторию, чем его поэзия. Драматургия Шекспира вызвала нескрываемое восхищение Кольриджа, как критика, так и просто человека.