Уинтер-Энд

За зеркало в прихожей заткнуто несколько бумажек с телефонными номерами друзей. Два плаща на крючках у двери. Мебель в гостиной ухоженная, но немного потертая. Телевизор, его пульт на кофейном столике, инструкция по управлению телевизором на диване. Хороший проигрыватель, стопка компакт-дисков — Моцарт, Вивальди, «соул» конца шестидесятых, несколько современных компиляций.

Кухня, находящаяся в глубине дома, опрятна, хотя в раковине стоит невымытая кружка и миска с остатками кукурузных хлопьев. Я выглядываю в окно кухни и вижу задний двор — кустики вдоль забора, подстриженная лужайка. Дейл, проследив за моим взглядом, говорит, что криминалисты из полиции штата там все уже осмотрели.

Наверху картина примерно та же. Неубранная постель, несколько одежек на кресле. Белая роза в стеклянной вазе на туалетном столике.

— Подарок поклонника? — спрашиваю я.

— Любовника у нее не было, — отвечает Дейл. — Криминалисты прямо здесь проверили розу на скрытые отпечатки и волокна живой ткани — обнаружили на одном из листьев частичный отпечаток левого большого пальца Анджелы. И пришли к выводу, что розу купила она сама.

— Да, наверное.

Обувная коробка в стенном шкафу содержит аттестаты, справки с места работы, благодарственные записки пациентов. Фрагменты оборванной жизни. И пока я перебираю эти бумажки, меня посещает новая мысль.

— А скажи-ка, Анджела не работала в учреждениях для душевнобольных? — спрашиваю я. — Вдруг наш Николас окажется психом?

— Насчет Анджелы сомневаюсь — да и заведений таких поблизости нет. Насколько я знаю, до того как поступить на работу к доктору, она была медсестрой в детском доме.

Я перестаю листать бумажки.

— В «Святом Валентине»? В том, что на окраине?

— Ага, — отвечает Дейл. — Только его закрыли лет шесть назад, после пожара.

— Не знал, — говорю я. — Когда я был мальчишкой, отец часто туда заглядывал, привозил детишкам подарки. И я с ним пару раз ездил. А о пожаре даже не слышал.

— Как-то ночью та часть здания, в которой жил персонал, сгорела дотла, погиб директор и еще пара человек. Страховая компания убытки оплачивать отказалась, ну дом и закрыли. Наверное, и твой отец его тоже тушил.

Я пожимаю плечами, складываю бумаги в коробку.

— Для того добровольная пожарная дружина и существует, Дейл. А какие-нибудь документы, связанные с воспитанниками, уцелели?

Он качает головой.

— Сгорели. Хотя, может, в округе остались копии. Думаешь, есть шанс, что Николас оттуда?

— Возможно. Проверить в любом случае стоит.

Мы спускаемся на первый этаж, я выхожу на крыльцо и жду, когда Дейл запрет дверь. Вокруг сгущаются сумерки.

— Ну что скажешь? — спрашивает Дейл, оборачиваясь ко мне.

На лице его застыло выжидающее выражение, похоже, Дейл надеется, что я узнал наконец, как нам разговорить Николаса.

— Ничего определенного, — отвечаю я. — Насколько я могу судить, у нас по-прежнему нет ясного понимания того, кто и почему мог желать Анджеле смерти, и нет никакого ключа к действиям Николаса.

Я окидываю взглядом улицу.

— Хотя одна мысль у меня появилась.

— Какая?

— Что, если у Николаса имелся сообщник? — говорю я, пока мы идем к нашим машинам. — Кто-то из местных, помогавших ему.

Дейл хмурится, обдумывая мое предположение.

— Это просто гипотеза или ты хочешь, чтобы я занялся этим всерьез?

— Гипотеза. Но подумай сам, что у нас есть? — Я начинаю загибать пальцы. — Женщина исчезает по пути домой, который занимает минут пять-шесть, самое большее. Исчезает почти на пять часов, и за это время кто-то раздевает ее догола. Затем ее находят на шоссе в трех с половиной милях от города, такое расстояние она почти наверняка не прошла пешком. У нашего подозреваемого машины, насколько нам известно, нет, а он предположительно захватил женщину посреди жилого квартала. Потом завел куда-то и раздел. И ухитрился вывести из города по оживленному шоссе, оставаясь незамеченным.

— И при чем же тут соучастник?

— Допустим, Анджела направляется к дому, а кто-то, живущий на Карвер или на Олтмейер-стрит, окликает ее с порога своего дома. Просит помочь ему в чем-то. Она входит в дом, а там Николас хватает ее, раздевает, и они держат ее в доме несколько часов. Потом отводят в гараж, запихивают в автомобиль соучастника и вместе вывозят на шоссе. Соучастник оставляет там ее и Николаса, а сам разворачивает машину и возвращается в город.

Дейл некоторое время размышляет, потом качает головой.

— А если бы кто-то увидел, как она входит в дом? — говорит он. — Нет, это слишком рискованно. Кроме того, на ее теле должны были остаться волокна от обшивки сиденья машины.

— Пластиковая пленка. Черт, она могла оставаться одетой, а раздели ее, довезя до места, где ты обнаружил тело. С домом вопрос сложнее, однако соучастник мог не зазывать ее в дом, а усадить в машину и привезти к себе. Усадить в таком месте, где днем бывает малолюдно.

— Все так, но, когда мы на следующее утро обходили дома на обычном ее маршруте от дома до работы, жильцы этих домов вели себя совершенно нормально. — Он ненадолго умолкает. — Послушай, а Николас не мог угнать машину у кого-то из местных и увезти Анджелу в ней?

— У тебя же нет заявлений об угоне.

— Нет, но он мог бросить где-то Анджелу в бессознательном состоянии и вернуть машину назад.

Наступает мой черед покачать головой.

— Это еще рискованнее, чем зазывать ее в дом. Николаса могли увидеть, когда он угонял машину или возвращал ее, а тело Анджелы ему пришлось бы надолго оставить без присмотра. Что, если бы тело кто-то нашел?

— Ладно, может, у меня и не все сходится. Давай оставим это до завтрашнего допроса Николаса. Вдруг он о чем-нибудь проговорится. И еще, хорошо, что вспомнил, Лора приглашает тебя завтра к ужину. Пригласила бы и сегодня, но она ждет сестру, которая едет сюда из Преск-Айла.

— Приду обязательно.

— Где находится «Краухерст-Лодж», ты еще помнишь?

Я улыбаюсь, глядя, как он залезает в свой джип:

— Город изменился не так уж и сильно. До завтра.

Я решаю заехать в отель, поставить машину на стоянку и где-нибудь перекусить. Вечерний сумрак сгущается. Еще оставшиеся на улицах автомобили едут быстро и целеустремленно — так, точно их водителям не терпится убраться с глаз долой, пока совсем не стемнело. То же относится и к пешеходам, шагающим торопливо, склонив головы.

И вдруг один из них окликает меня:

— Алекс? Алекс Рурк?

Я оборачиваюсь и вижу мужчину с коротко стриженными темными волосами, в очках, с намечающимся вторым подбородком. Похоже, мы были когда-то знакомы.

— Да? — говорю я.

— Кохрэйн. Мэтт Кохрэйн. Мы вместе учились в школе.

— Ах, ну конечно! Как жизнь?

Воспоминания возвращаются ко мне не так быстро, как позволяет предположить мой бодрый тон. Кохрэйн. Кохрэйн. Потливый, чуть заторможенный, хотя ему хорошо давалась математика. Одежда с чужого плеча. Он не был мишенью для насмешек, просто ребята его сторонились.