Уиронда. Другая темнота (сборник)

– Хорошо. Тогда я обо всем расскажу родителям, и никакой тайны у нас больше не будет. И мы квиты.

– Да ты не… Тебе все равно не поверят.

Я помедлил.

– Вот и узнаем. Если тебе так интересно, иди один. Я с тобой не пойду.

Ренцо вдруг остановился и топнул ногой. По выражению его лица я понял, что сейчас мне придется выслушать очередную тираду.

– Да как ты не понимаешь, Вито?

– Что я должен понимать?

– Ты когда-нибудь такое видел?! Мы выясним, откуда это взялось. Прикинь, мы же там одни, нам никто не помешает. Меня задолбали эти наши игры, все время одно и то же, Джейсон, три банана, скукотища. Давай вернемся туда, хотя бы один разок, просто посмотрим!

Я с сомнением помотал головой.

– Ренцо, ты чо, забыл, какие там пауки? А на улице – как после атомной войны и… этот Фолкини… Кто знает, что еще за дерьмо бродит по лестнице…

– Да, Вито, но теперь мы подготовимся. Будем молчать. Пойдем осторожно! Можем взять с собой оружие!

До дома оставалось метров сто. В окнах подъезда виднелись силуэты Дианы, Джузеппе и других ребят, которые, видимо, играли в догонялки. В отличие от меня и Ренцо у них не было уроков после обеда. Я ускорил шаг, сердце забилось быстрее, и тогда Ренцо нанес смертельный удар.

– Блин, Вито, а вдруг мы найдем сокровища или увидим чудеса?! Надо только понять, как там перемещаться, а потом мы всем расскажем. Да Диана просто в осадок выпадет!

В моей голове тут же возникла картина: я, минус десять килограммов, стою в кожанке с сигаретой во рту и говорю, прищурившись, своей возлюбленной:

– Слушай, красотка, тут есть одно место, которое я бы хотел тебе показать… Там опасно, но много прикольного. Тебе понравится. Оно тут недалеко – между третьим и четвертым этажами лестницы D. Я никогда никого туда не водил… Пойдешь со мной?

– О, Вито, конечно, пойду! – отвечает Диана, а потом сует язык мне в рот. – С тобой я пойду куда угодно!

Я отогнал чудесное видение, вздохнул и повернулся к Ренцо.

– Хм. Не знаю.

– Слушай, давай так. Через неделю я уеду к бабушке и дедушке в Венето на рождественские каникулы. Потом вернусь, и мы поговорим, ладно? Ты же не бросишь своего лучшего друга одного на третьем с половиной этаже?! Так делают только подонки!

Одной рукой он обхватил меня за шею, а костяшками пальцев другой потер мне голову. Странный жест, но мы всегда проявляли чувства со здоровой долей телесных контактов и насилия.

– Отпусти меня, лошара!

Вывернувшись из его объятий, я бросился к «Авроре». Огни рождественских елок на балконах напоминали стайки светлячков, запертых в толстых стеклянных банках. Подошедшая Диана спросила, как я себя чувствую.

– Все хорошо, – ответил я, не надеясь на такое внимание, и почувствовал себя самым счастливым на свете.

У меня словно выросли крылья, и я забыл и третий с половиной этаж, и просьбу Ренцо, и свои страхи.

Я надеялся, что эти рождественские каникулы станут особенными, и не ошибся.

* * *

Волею судьбы все сложилось так, что моя полувлюбленность в Диану переросла в безумное подростковое увлечение, вызывавшее дрожь в коленях и недвусмысленные сны. Это были ощущения, которых я никогда раньше не испытывал и уже не испытаю. О них напоминают мне некоторые ароматы, оттенки света, жесты.

Ренцо уехал в канун Рождества («Увидимся, красавчик жирдяйчик», – сказал он мне перед тем, как сесть в машину, и крепко сжал в костлявых объятиях). Джузеппе заболел ветрянкой, Лука Дерьмовая Башка был у бабушки в Александрии, да и многие другие ребята из «Авроры» разъехались к родственникам или проводили время в кругу семьи.

Моим же родителям в том году было не до праздников. Двадцатого декабря в душе упала бабушка Анна, сломав бедро, и мама с папой по очереди дежурили у ее постели в больнице. Я часто оставался дома один.

Диана впервые отмечала Рождество в «Авроре». Двадцать пятого к ним приезжали родственники, но в остальные дни она была свободна, и мы убивали время как могли, шатаясь по подъездам вместе.

Вдвоем.

Я и она.

Нам не мешали другие парни, присутствие которых меня часто раздражало, и я смог узнать Диану гораздо лучше.

Мы часами сидели в полумраке подъезда или на ступеньках моей лестницы, болтая о том, что нам нравится, кем мы будем, когда вырастем. Диана хотела путешествовать. Быть певицей. В следующем году она собиралась заниматься музыкой. Я слушал ее с восторгом, и иногда сам рассказывал о книгах про динозавров, о последнем фильме, который смотрел в кино, или показывал статуэтки Sgorbions [14] . Диане это вроде бы было интересно («Офигееееть!» – говорила она кристально чистым голоском).

14

Sgorbions – серия очень популярных наклеек, выпускаемых в США с 1985-го года. На каждой карточке-стикере изображен персонаж, обладающий какой-либо комичной физической чертой или страдающий от жестокостей судьбы, со смешным именем, основанным на игре слов.

– Обожаю Плохишей. У меня есть все номера. Если хочешь, дам почитать, УАЗ УАЗ! – как-то призналась она мне, изобразив звук, который часто повторял главный злодей комикса. Я тогда зачитывался историями про него и про Лупо Альберто. А то, что они нравятся Диане, добавило ей немало очков в моих глазах.

Оказалось, мы с ней похожи: оба любим черный юмор, понимаем друг друга с полуслова – почти как с Ренцо, но она была девочкой, и, богом клянусь, каждый раз, когда наши руки соприкасались или она целовала меня в щеку на прощание, в моем животе начинали летать и бабочки, и стрекозы, и фламинго, и птерозавры.

Как-то вечером мы проходили мимо лестницы D, и вдруг, увидев бледный свет лифта, стоящего на первом этаже, я до смерти перепугался. Страшные картинки замелькали в голове одна за другой – гигантские пауки, спускающееся по лестнице страшилище Фолкини, апокалиптический пейзаж за окнами «Авроры»…

Я схватил Диану за руку и потащил подальше оттуда, к лестнице Е, одной из самых чистых и освещенных в доме.

– Что с тобой? Боишься Фолкини, что ли? Да он же просто ворчливый старикашка…

Я чуть не рассказал ей о том, что мы нашли, или думали, что нашли. Но удержался, едва-едва.

А еще я так и не сделал первый шаг, не поцеловал ее, не спросил, хочет ли она со мной встречаться; вечером, раздевшись до трусов в своей маленькой спальне, я смотрел в зеркало и казался себе уродливым и жирным, почти не сомневаясь, что я для нее просто друг.

Ренцо все время стоял между нами.

– Ренцо – такой милашка! Он тебе звонил? Как ему живется у бабушки и дедушки в Венето? – пару раз спросила Диана, и тогда я узнал, что ревность – это безжалостная тварь, она откладывает яйца под кожу, а ночью из них вылупляются личинки, которые грызут тебя изнутри и не дают уснуть. Я то и дело повторял себе, что волноваться не стоит, потому что Ренцо знал о моих чувствах и клялся, что ему нет дела до Дианы. Он вообще называл ее коровой: «Ты на нее посмотри! Она же жирная. Я бы не подкатил к ней, хоть засунь мне в жопу бейсбольную биту. А ты попробуй! Если она тебе нравится, ты должен попробовать!»