Украденные поцелуи
Шрифт:
Джек привык сам решать свои проблемы. Или же не обращал на них внимания. Но сейчас был совсем другой случай. Сейчас речь шла о Лилит.
Собравшись с духом, маркиз проговорил:
– Я пришел просить твоей помощи, Ричард.
Барон криво усмехнулся:
– Ты что, убил еще одного пэра и ищешь подходящий погреб для трупа?
Джек поморщился и пробормотал:
– Ричард, я еще не все тебе рассказал. Лил у себя в комнате уронила сережку – не знаю, как это произошло. А потом Дольф нашел ее рядом с трупом старика.
Барон нахмурился:
– Я ничего подобного не слышал.
Джек
– Не слышал, потому что Дольф показал ее только одной Лилит, чтобы принудить ее выйти за него. – Барон хотел что-то сказать, но Джек, подняв руку, остановил его; – Тебе не кажется, что это довольно странно? Человек, упорно настаивавший, что его дядя был убит, придумывает трюк с бутылкой портвейна, а затем скрывает важную улику.
Ричард насторожился:
– Придумал трюк с бутылкой? Что это значит? Ты ведь говорил, что дал ее Уэнфорду.
– Да, я дал старику бутылку. Но не ту, которую нашли в его кабинете.
– И ты знаешь, что это совсем другая бутылка, потому что…
– Потому что я ночью пробрался в кабинет его светлости. Пробрался перед тем, как обнаружили труп. Так вот, бутылки там не было. Вероятно, Уэнфорд; покинув «Уайтс», не заезжал домой. Скорее всего, он поехал к племяннику и сообщил ему, что собирается жениться и больше не намерен оплачивать карточные долги Дольфа. И уже после этого он отправился к Лилит.
– Значит, ты пробрался в… – Ричард покачал головой. – Даже не хочу знать об этом. Послушай, неужели ты думаешь, что Дольф убил Уэнфорда?
– Да.
Ричард вздохнул:
– Тебе будет дьявольски трудно что-либо доказать. Я имею в виду – с твоей репутацией.
– Спасибо, – усмехнулся Джек. – Мне это известно. Но нет ли у тебя других соображений?
– Принимая во внимание то, что я услышал сегодня утром… Не уверен, что смогу чем-то помочь.
Выражение лица Ричарда явно не предвещало ничего хорошего.
– И что же ты услышал?
– Остатки вина из той самой бутылки испробовали на крысах. Они сдохли.
– Значит, Дольф подсыпал мышьяку в эту проклятую бутылку и оставил ее в кабинете дяди. – Джек выругался сквозь зубы. – Черт побери, даже жаль, что это так очевидно.
– Это очевидно для тебя. Для всех остальных ты негодяй, однажды уже убивший женщину. И ведь все знают, что вы с герцогом враждовали.
– Верно, все знали.
Ричард немного помолчал, потом вновь заговорил:
– Мисс Бентон могла бы засвидетельствовать, что Уэнфорд умер в ее присутствии и в очень ранний час. Это поставило бы версию с бутылкой под сомнение.
Маркиз замотал головой:
– Нет.
– Почему?
– Ей очень не хочется скандала. – А он нисколько не помог делу, оставив Уэнфорда голым, хотя ему все еще казалось, что это была прекрасная идея.
– Джек, я не уверен, что ты понимаешь, насколько все это серьезно. В бутылке определенно был яд, и множество свидетелей видели, как ты передавал ее старому герцогу. Ты можешь оказаться под судом, и тогда все равно всплывут истинные обстоятельства этого дела.
Маркиз снова покачал головой:
– Нет, я не допущу, чтобы она прошла через это.
– В таком случае ты предпочтешь, чтобы принц завладел Дансбери, а тебя отправил в кандалах в Австралию? Ведь принц давно жаждет заполучить
твое поместье, как тебе известно. Оно ближе к Лондону, чем Брайтон, и его дешевле превратить в так называемый дворец наслаждений.– Я знаю об этом. И я предпочитаю потерять Дансбери, чем нарушить слово, данное мисс Бентон. – Как ни странно, но это было правдой. Он бы скорее умер, чем причинил неприятности Лилит.
Впервые на лице Ричарда промелькнула улыбка.
– Понимаю. И как же глубоко ты увяз?
Джек в смущении пожал плечами. Любовь была столь новым для него чувством, что ему не хотелось с кем-либо говорить о нем.
– Достаточно глубоко, полагаю.
– Значит, я должен Элисон еще десять фунтов. Она сказала, что ты с ума сходишь по мисс Бентон, а я не верил.
– Я не схожу с ума, – с раздражением заявил Джек. – Но если ты не против, то давай лучше обсудим, как мне выйти из этого положения.
Ричард откашлялся и пробормотал:
– Она знает о… твоем прошлом?
– Она знает, что я убил женщину.
– Черт бы тебя побрал, Дансбери! – возмутился Ричард. – Я все пытаюсь поймать тебя, а ты ускользаешь. Последний раз спрашиваю. Ты расскажешь мне, что произошло в ту ночь?
Маркиз пристально посмотрел на Ричарда:
– Возможно, расскажу. Но только после того, как мы что-нибудь придумаем.
Барон развел руками:
– По-моему, все очень просто. Заставь Дольфа сознаться, что он убил дядю, чтобы получить наследство. Если не получится, то не думаю, что у тебя есть шанс.
Джек вздохнул:
– Что ж, спасибо за совет. До свидания. – Он хотел протянуть Ричарду руку, но не был уверен, что тот пожмет ее.
Джек уже шагнул к калитке, но барон окликнул его:
– Джек!..
Он обернулся.
– Ричард, почему ты сегодня решил поговорить со мной?
Тот пожал плечами:
– Понятия не имею. Возможно, потому, что на дне рождения Би я увидел тебя с мисс Бентон. Мне тогда показалось, что ты изменился… изменился в лучшую сторону.
Джек молча кивнул и подошел к калитке. Потом вдруг остановился и пристально посмотрел на Ричарда. Маркизу очень не хотелось в этом признаваться, но временами ему не хватало дружеского общения. Вернувшись к барону, он вполголоса проговорил:
– Знаешь, в тот день… во Франции… Я тогда сломал дверь в гостинице, чтобы захватить Женевьеву, а она пришла в бешенство. Она закричала и, схватив нож, бросилась на меня. Я пытался оттолкнуть ее, пытался отобрать нож, но она не переставала кричать. Она подняла ужасный шум, и я боялся, что солдаты вот-вот ворвутся…
– Значит, ты заколол ее.
Маркиз кивнул:
– Они чуть не повесили меня, когда она в первый раз предала нас. Пойми, я не мог рисковать…
– Почему ты мне не сказал, что это была не просто месть?
– Ты не желал меня слушать. Разве не так?
Ричард медлил с ответом.
– Что ж, вероятно, ты прав. Но это было ужасное зрелище. Комната, залитая кровью…
– И ты назвал меня «проклятым убийцей», насколько я помню, – перебил Джек. – Ты назвал меня так, хотя был моим другом, Ричард. Я же был слишком оскорблен тем, что ты поверил, будто я мог совершить такое из мести. А потом, позднее… Думаю, я был слишком горд, потому и молчал.