Украденный трон

Я начала канючить, но рыжий рыбак ловко, одним взмахом весла загнал лодку под маленький мостик между насыпью и причалом, пригнулся, проходя под ним, подогнал лодку к берегу и вытащил её на землю между двух позеленевших валунов так ловко и бережно, будто всю жизнь только этим и занимался. А ведь он, наверное, не рыбак, работает, и это его единственный выходной день...

Не повезло мне и со второй лодкой. У этой сломался мотор.

— Клёв кончился, сейчас и другие подгребут, — ободрил меня бровастый толстяк. Он всё ещё не поймал ни одной, даже самой крохотной, рыбки.

Сердце моё преисполнилось благодарности к этому человеку. Так одиноко и тоскливо показалось мне на этом причале, что одно только слово надежды давало сил и оптимизма.

Пенистые усы разлетались от носа моторки, идущей с Ладоги. Я обрадованно замахала рукой и закричала, хотя вряд ли меня слышали, но моторка, затарахтев сильнее и выпустив синий клуб дыма, свернула в заливчик по другую сторону пристани и скрылась из глаз. Я побежала туда, полезла на насыпь, закрывающую лодку от меня.

Лодка причалила к противоположному берегу заливчика. Мне показалось, что там меня не услышали. Да и совестно кричать, поэтому я остановилась на высокой насыпи и принялась наблюдать. В лодке не торопились. Один из рыбаков сразу же спрыгнул на сушу и скрылся за углом маленькой усадьбы, стоящей на самом берегу, а другой стал вытаскивать из лодки какие-то узлы, корзины, баулы, сумки. «Улов, — догадалась я. И ещё подумала: — Как много рыбы, на что им? Продавать», — насмешливо ответила сама себе.

Минут через десять вернулся первый рыбак, катя перед собой тележку на резиновом ходу. Он оставил её на косогоре, а сам спустился к воде, забрал несколько сумок и понёс к тележке. Второй сгрёб остальные вещи, и оба стали взбираться на крутой склон берега. «Всё, теперь на электричку», — подумала я. И повернула обратно к причалу. «Всё равно поймаю попутку», — подумала я так, как будто это просто такси или попутная машина.

Но тут второй рыбак вернулся и засуетился в лодке.

Я не выдержала.

— Эй, на лодке! — Я уже освоилась с этим восклицанием. — В крепость перевезёте?

Ответ пришёл сразу и раскатисто громко:

— Не могу!

Но я упрямо стояла и курила сигарету за сигаретой, отбросив всякий стыд — никогда не курю на улице, боюсь насмешливых взглядов, — и смотрела на лодку. Рыбак вытащил жестяное корыто, перевернул его, верно, сливал воду, засунул под кормовую скамейку и снова начал топтаться посреди лодки.

Я ничего не ждала, просто смотрела на человека, вернувшегося с Ладоги с богатым уловом. Курила, с раздражением стряхивала пепел на зелёные от мха камни, обложившие всю насыпь.

Рыбак изредка поднимал голову и посматривал на мою фигуру на высокой насыпи. Я словно бы тоже глядела на себя его глазами. Стоит тётка на фоне серого неба, довольно-таки толстая, в длинном кожаном пальто, в сапогах и брюках, в белой шапке по самые глаза, с сумкой через плечо и смолит, смолит... Дымок отлетал от сигареты плотной тучкой и долго стоял в воздухе, не рассеиваясь.

Ещё раз, уже безнадёжно, уловив, что рыбак поднял голову, я махнула рукой в сторону крепости. И, о чудо, рыбак кивнул головой. Я едва не заплясала, засуетилась, побежала к краю пристани, выходящей на Неву. Рыбак ещё раз махнул рукой, и я, счастливая его пониманием, выскочила на причал, где рыбаки, оторвавшись от созерцания своих поплавков, уже взглянули на меня с любопытством.

— Возьмёт ? — глухо буркнул бровастый.

Я кивнула, радостная, сияющая.

— Ай родные там? — не удержался от вопроса бровастый.

— Да нет, — затараторила я, — там царя Ивана зарезали, хочу поглядеть где...

И осеклась. Бровастый с недоверием и скрытой насмешкой окинул меня взглядом с ног до головы. Ну и идиотка, наверно, подумалось ему.

Пускай себе думает...

Моторка подошла к причалу, но сидела в воде очень низко. «Отлив», — с гордостью подумала я и заплясала на причале, не зная, как теперь быть, как спуститься в лодку. Рыбак затормозил моторку, упёршись одной ногой в сваи причала, подвёл лодку ближе к скользкой деревянной лестнице. Я спустилась по ней, но она, увы, кончалась в двух метрах выше моторки. И кончалась в никуда. Держась за смолёные сваи, я стала на перекрестие брёвен, потом на другое, потом на третье...

— Прыгай, — повелительно сказал рыбак, подняв ко мне своё румяное, яркое лицо.

Не знаю, как я не свалилась, ползая животом по мокрым, смолёным сваям, однако храбро прыгнула и даже удержалась на покатом носу лодки. Подержалась-mo я за причал, а ноги мои понесло прочь от него.

— Держись за стекло, — скомандовал рыбак, и я отважно ухватилась рукой за скользкое стекло и сошла на дно лодки, гордая и высокомерная — не уронила себя в глазах избранного общества.

Рыбаки сверху следили за моим барахтаньем.

Я было присела на скамейку, но рыбак меня согнал:

— Тут я правлю. Стойте и держитесь за стекло.

И забил ветер в лицо, и брызги от реки, и дождь. Стёкла очков моих сразу заслезились, видела я плохо, но храбрилась.

Моторка ревела, волны, с причала такие махонькие, вдруг выросли. Стали угрюмыми и зловещими. Моторка качалась и резала их, распуская позади себя пенный след.

Не прошло и десяти минут, как мы уже подлетели к острову. И снова молодой мой провожатый распластался на носу лодки, ногами упёрся в причал, быстро и ловко перебирая тяжёлыми рыбацкими бахилами. Господи, да он же ноги сломает, вскрикнула я про себя. Но тут нос нашей лодки стукнулся о нос другой, привязанной к причалу, и рыбак сказал мне:

— Переходи на нос.

Он подал мне руку, жёсткую, твёрдую и огромную.

Я встала на покатый нос лодки, качнувшийся под моей тяжестью, и взглянула наверх. Да, тут надо быть обезьяной. Причал висел над моей головой, никаких ступенек. Сваи тоже закреплялись поперечными балками, и можно было вскарабкаться по перекрестиям. Но надо только очень постараться...