Украинские сказки и легенды

— Беда! Никак его не одолеешь, — когда я боролся с его дедом, и то не поборол, а он такой старый, весь мохом оброс, — а если б я с ним самим поборолся, не отпустил бы он меня живым!

Посылает тогда главный другого черта, уже горбатого, к тому самому мужику. Выходит этот горбатый и говорит ему:

— А ну, кто сильней свистнет, того и озеро будет.

— Ладно! — говорит мужик. — Да только ты свистни сначала, а потом я уже свистну.

И как свистнул черт, так листья с дерева все и пооблетали. Тогда говорит мужик:

— А ну-ка, я свистну, только ты завяжи глаза платком, а то я как свистну, они чего доброго выскочат.

Черт и завязал глаза платком. А мужик как свистнул его нагайкой по шее, так тот в озеро и покатился; говорит тогда главному черту:

— Ничего с ним не поделаешь: как свистнул я, ему ничего. не было, а как свистнул он, чуть было у меня глаза не повылезли.

Вот посылает он третьего черта, жирного, как откормленный кабан, дает ему свою булаву, такую, что весом пудов, может, в пятнадцать, и говорит ему:

— Пускай кто выше подбросит.

Подносит черт булаву к мужику и говорит ему:

— Велел наш начальник: кто выше подбросит эту булаву на воздух, того озеро и будет.

А тот главный черт как давал ему свою булаву, то сказал:

— Смотри не потеряй ее; ежели где погубишь, тогда все мы пропали.

Вот черт как подкинул ее вверх еще утром, то упала она на землю только вечером; мужику поднять ее не под силу, только с одного конца, а всю никак не может. Взял он ее за один конец и смотрит на небо, а черт его спрашивает:

— Ты чего вверх смотришь?

— Да вот жду, — говорит, — пока набежит облачко, хочу на него булаву забросить, чтоб тебе ее больше никогда не видать.

Тогда черт хвать поскорей булаву, да и нырнул в озеро. А потом говорит черту, самому главному:

— Он хотел было ее на небо закинуть, а я не дал!

Посылает начальник к мужику другого черта спросить у него — не хочет ли, мол, отступного деньгами, чтобы только их не выгонял. Приходит черт к мужику и говорит ему:

— Что ж тебе дать, чтобы ты нас из этого озера не выгонял?

Озеро ведь это еще от наших дедов-прадедов.

Говорит ему мужик:

— Я много с тебя не спрошу, дай мне всего лишь полный брыль серебра. — И показывает на свой войлочный брыль.

А черт ему говорит:

— Тебе сейчас деньги давать?

— Нет, принесешь мне ночью в овин.

Тогда черт говорит:

— Ну-ну, ладно, принесу, только нас не беспокой!

Пришел мужик домой. Выкопал в овине большую яму, сверху ее заложил, так что только брыль над ней поместился, а потом вырезал в брыле дно, положил его на дырку. И вдруг ночью несет ему черт мешок серебра. Принес, высыпал в брыль, смотрит, а он порожний; принес потом еще три мешка серебра, а брыль все никак не наполнится. А черт-то не приметил, что была под брылем яма, и все носит деньги, пока не наносил полный брыль. Забрал тогда мужик деньги, дал две горсти серебра пану и выкупился от панщины.

ОХРИМ-МУЗЫКАНТ

Бывало, покойный Охрим как начнет что рассказывать — царство ему небесное, — так волосы дыбом и становятся.

— А какой это Охрим?

— Как какой? Да разве вы не знаете Охрима? Вот так-так!.. Охрим-музыкант, который жил когда-то у Сухой Вербы… кто его не знает! Это был такой, на все руки мастер! Лопату или что другое — все, бывало, сработает! Бывало, что ни приметит, так враз и сделает. А уж на свадьбе или в какой другой компании — только его и слушай. Как начнет, бывало, рассказывать, господи твоя воля!.. Откуда что и берется, будто из рукава сыплет. Да и то сказать, не то что наш брат, а уж всякому нос утрет. Ему ведьмы эти — плевое дело! Он, говорят, на них не раз и домой верхом езживал, а то не будь в доме помянут, так и с чертяками не раз компанию водил.

А уж в парубках любил-таки маленько зашибать, а под старость, говорят, почти и в рот не брал. А как, бывало, под хмельком, то такое порасскажет, что наш брат в сумерки и нос боится за порог высунуть; а ему нипочем — пойдет хоть куда в полночь, уж известное дело, что музыкант, что мирошник самому нечистому, прости господи, словно родичи.

Раз шел, говорят, со свадьбы, дело было уже к полночи, вдруг слышит — тарахтит что-то сзади колокольцами да бубенчиками; только хотел было с дороги свернуть, а кони и остановились возле него… Видит — паны на повозке.

— Здравствуйте, — говорят, — Охрим!

— Здравствуйте, Панове!

— Садись, — говорят, — скорей, поедем с нами.

— Куда?

— К нам на свадьбу играть. Мы уж у тебя были, да сказали нам, будто ты на свадьбе; мы сюда — говорят: только что вышел, насилу догнали!.. Садись, пожалуйста!.. Вот тебе и задаток.

Охрим взял кошелек, пощупал: изрядно, кажись! Он и сел… а спросить — кто, да еще с похмелья и на радостях, что кошелек в кармане, и позабыл.

Вот приезжает: дома такие, что господи твоя воля!.. А в них панов, панов, панов, а на столах кушаний и напитков — душ на сто. «Где это я? — думает Охрим. — Таких панов поблизости и нету!» А они, знай, чарку за чаркой. Охрим недолго думая за скрипку да как навернет гопака, а паны и ну гарцевать, одни, говорит, в присядку, а кто на столах, кто на стенах, а другие один на другом… Смотрит Охрим и дивуется, что панство выкрутасы такие выделывает. А потом уселись, говорит, за стол ужинать, и ему тоже дали кусок чего-то; отведал Охрим — вкусное… «Пусть, говорит, детям вместо гостинца будет». — И за пазуху. А тут — петух. Ку-ка-ре-ку! — и все тотчас затарахтело, загромыхало. И Охрим будто проснулся. Смотрит — темно, огляделся — в болоте стоит. Стал вылазить— вылез, а выбраться нельзя; строения какие-то кругом, а ночь, хоть глаз выколи!.. Дал бог, светать стало. Пригляделся Охрим, а он в пустой винокурне, что когда-то была напротив волости. Перекрестился Охрим, и оттуда!.. А на дороге думает: «Не беда, что завели бесовы чертяки в пустую винокурню, а все же заплатили неплохо… Э! Да нет, не на таких, пожалуй наскочил, — не разживешься!» Он за кошелек, а там портянка какая-то, а в ней угли; он за пазуху, а там, с позволения сказать, черт знает что!..

А то вот еще рассказывал: играл он раз у кого-то на свадьбе, да к полуночи, когда все уже подвыпили, не потрафили там чем-то Охриму, он за шапку — и был таков… Идет глядит — дома какие-то а людей в них видимо-невидимо! Свечи сияют, паны суетятся, и музыкант пиликает, да уж так, говорит, старается.

«Да куда тебе к черту играть, — думает Охрим, — мы не так бы ее сыграли!.. Дай-ко зайду, — тут, видно, свадьба, а музыкант на свадьбе никогда лишним не будет». Только он это надумал, вдруг выбегают паны к Охриму, в пояс кланяются.

— Заходи, — говорят, — будь ласка, к нам!

Охрим туда, и сразу — «клим, клим»… настроил скрипку да как ударит — паны чуть его на руках не носят…

А тут немного погодя — «динь-динь-динь».

— О, — говорят, — это же к нам еще гости едут, — играй, Охрим, получше: этот пан, который едет, на выпивку даст.

И вправду, пан с бубенцами подъезжает. Охрим играет что мочи…

— Кто там играет? — спрашивает пан.

А Охрим думает: «Войдешь — увидишь», — и начал другую да повеселей.

— Ты что за человек? — спрашивает пан.

— Охрим-музыкант!

— А зачем ты тут ночью играешь?

— У панов на свадьбе, — говорит.

— Ты пьян, что ли?

— Да пока нет, — говорит Охрим, — а если ваша милость на горилку даст, то, пожалуй, и захмелею.

— Садись же, — говорит пан, — на телегу, уж я тебе поиграю!

Привезли, положили. Охрим уснул. А то пан со становым ночью ехал, а Охрим в пустой хате у дороги играет. Вот привезли его — и в «холодную». А наутро, говорит, так ему наиграли, что уж он скакал, скакал, лежачи, гопака…