Украли солнце
Шрифт:
«Марика, посмотри на меня!», «Полюби меня», «Спаси меня от меня самого», «Марика, веди меня по жизни».
Ждал вечеров у Апостола, как в селе ждут Пасху, наесться.
Жадно заглатывал крутые яйца, творожную массу, пышный кулич. Осоловевший, умиротворённый, ложился спать. Пасха — избавление от ощущения голода.
Глотает каждое слово своих новых товарищей, слушает лекции Марики по истории, а «наесться» не может. Смотрит на Марику, и его мучат жажда и голод.
В один из вечеров Апостол говорит:
— Сегодня…
Джулиан невольно оглянулся: неужели и Гюста?!
— Э, меня не возьмёшь! — поймал его взгляд Гюст. — Я слинял.
— Не ты слинял, а тебя слиняли. Апостол успел дать мне сигнал! Ребята погибли замечательные, — горько говорит Поль.
— А меня почему-то не тронули… — удивляется Тиля.
— Не послушались меня… Подождите, то ли ещё будет?! — сердится Гюст. — До каждого доберётся! Разрешите убрать!
— Ты не видел, Гюст, её телохранителей. Теперь она под охраной Самого, его советник.
— Тебе говорили, Апостол: одна жертва или сотни жизней! Тебе не жалко их? — голоса злы.
— Завтра она явится в мой цех! — сказал Карел.
— И в мой.
— Завтра мы потеряем ещё многих! Не могу всех отправить в командировку, как Гюста.
— Из-за тебя, Апостол!
— Апостол, ты виноват в гибели людей, не дал убрать Эвелину! Прикажи!
Бунт?!
— Она слишком много знает, она уничтожит всех нас!
— Да чего тебя спрашивать?! Я сам…
— Тогда… чем… мы отличаемся от них?! — тихо спрашивает Апостол. — Инерция жестокости. Он ударил меня, я ударил его… А если не ударить в ответ?! Да, четыре человека! Это очень много. Теперь смотрите, мы убиваем одну Кропус. И вы думаете, Властитель нам простит? Что он сделает? Ну?
— Объявит террор, — говорит Марика. — И не четырёх… уберёт сотни, одним махом… За такую…
— Эвелина — необыкновенно нужный Властителю человек. Понимаю, больно. — Апостол виновато вздыхает. — Нам остаётся только игра. Стать тише воды, ниже травы. Всех наших из цехов перевести на другие работы… Не получится устроить наверху, отправить в изгои!
— Что это такое? — спрашивает Джулиан у Марики.
Она пожимает плечами.
— У нас есть ночь… Эвелина не должна найти ни одного нашего, как бы ни старалась! Давайте посмотрим возможности…
— Папа, вот списки работ, куда можно определить людей.
— И мы должны выполнять каждое распоряжение Властителя и Эвелины, — говорит тихо Апостол. — Но ни одно распоряжение не должно быть выполнено. Продолжается великая игра.
Бунт погас сам собой, не успев разрастись.
Вышел вместе с Конкордией.
В лифте она нажала самую нижнюю кнопку. И за руку, как ребёнка, повела за собой. Через что-то следом за Конкордией переступает, что-то обходит.
«Где мы?» — вертится на языке, но ни о чём не спросишь: мутится в голове, тошнит,
сейчас он упадёт и не встанет. И не надо будет хоронить.В ту минуту, когда он, в самом деле, готов рухнуть, в лицо плещет холодом и раздаётся звонкий голос Конкордии:
— Осторожно, ступени.
Раскрытым ртом хватает воздух и не может надышаться. Вместе с холодным воздухом врывается тяжкий запах. И снова ко рту поднимается тошнота.
— Кладбище! — говорит Конкордия и отпускает его руку.
Перед ним, куда хватает взгляда, под сереньким светом прожекторов туши коров, свиней — уж ему-то не знать! Только никогда не видел так много сразу.
— Со всех сёл сюда, — объясняет Конкордия.
— Зачем? — Подходит ближе. В тушах — черви.
«На этот раз забрали всё… Больше не могу…»
Измождённые люди — на всём его пути из села в город!
Один год Степь возилась с телятами, играла, кормила, чистила — сколько любви и труда вкладывала! А в день забоя… что с ней стало! Она кидалась на живодёров с кулаками, плакала, закрывала собой телят!
Кому, зачем понадобилось бессмысленно губить…
— Лучшие отданы верхнему этажу.
— Не понимаю, зачем…
— На! — Конкордия протягивает порошок. — Чуть не каждый час пью! У меня ещё воображение такое… вижу их всех живыми! Дома растила овец. Очень умное животное. Мы играли…
— Зачем? — тупо повторяет Джулиан. Жадно слизывает с бумажки безвкусный порошок, терпеливо ждёт его действия.
Но вот кладбище точно туманом прикрывается, сердце перестаёт бухать и не стучит больше дятлом в голове «зачем».
— А как же собаки и кошки не растаскивают? — Видит голодных животных их села и тех сёл, через которые шёл. — Хоть они были бы сыты. От этого же зараза!
Конкордия засмеялась, отрывисто, как икая:
— О, эта служба в городе работает отменно. Лучшие машины отданы армии живодёров. Щенков, кошек, всё живое — острыми крючьями на опыты! Ни одной собаки в городе, ни одного котёнка. Даже крыс с мышами нет. Чтобы голодные их не ели. И на них хорошо изучать неизлечимые болезни.
Джулиан прижал к голове зашевелившиеся волосы.
— Сегодня ночью кладбище подожгут, отравят округу жутким запахом. — Конкордия пошла скорым шагом прочь. Он следом, боясь остаться без неё.
Запах тления быстро таял, зато усиливался запах гнили.
— Кладбище яблок! Лучшие плоды отобраны для верхнего этажа. Ещё одно техническое достижение нашего Властителя: дотронешься до яблока или туши, бьёт током, до смерти. Всё-таки отчаянные уносят! Это лучше, чем заражённое крысиное мясо, которым иногда подкармливают население. Хочешь, ещё…
— Нет, спасибо! — перебил её Джулиан.
Сон? Бред? Он тронулся? Люди гибнут от голода.
И снова тьма, сырость, как в могиле. Вокруг них — чудовища, духи. И спасение только в жёсткой руке Конкордии, властно влекущей его куда-то.