Украсть миллиард

— Чей агент? — спросила она, отклонив голову назад.

— Инте… поло…

— Я поняла, милый. Поняла.

— А это врач? Ты знаешь его?

Еще одно усилие и Карл смог выдавить слово — нет. Анна положила голову ему на грудь. Ей было отчетливо слышно, как сердце ее мужа, ее соратника, ее друга, наконец, с каждой секундой замирало все дольше. Вот оно ударило последний раз и затихло. Противно пискнула фиксирующая аппаратура, констатируя полную остановку сердца. Кто-то грубо схватил Анну за рукав и потащил.

— Кто вы? Что вы тут делаете?

А где-то рядом наперебой кричал голоса:

— Остановка!

— … три кубика…

— Надо еще… готовьте…

Голоса кружили хороводом, мешая сориентироваться. Его больше нет… его убили…

— Оставьте меня! — Анна резко высвободилась из объятий. — И его оставьте!

Глава 19. Джин, Леди. Читай по губам

На хорошем автомобиле да по хорошей дороге за пять часов можно уехать на край света. Я и ехал, выжимая педаль газа, и не особенно заботясь о том, что стрелка спидометра маячит в районе ста пятидесяти.

Джин, свернувшись калачиком, спала на заднем сиденье и улыбалась во сне.

У меня не было ни нормальных документов, ни жилья, ни работы, ни родины… ни каких-либо планов на будущее. Проще сказать, что у меня было: чужие права, чужая машина, чужое лицо, чужая женщина. Ах, да, чуть не забыл! У меня была моя собственная, чудом сохраненная жизнь. При таком раскладе картина уже не казалась мрачной, наоборот, даже веселенькой. Почти лубочной. Медведя только не хватает в валенках и надписи «Да здравствует революция!» на заднем плане.

Какого черта! Я жив, я сказочно богат, я влюблен и, кажется, взаимно. Жизнь прекрасна, а все прочие могут: «Дущ кум пущ ку три копеещ», — пойти и застрелиться тремя копейками.

— Рет, — раздался с заднего сиденья заспанный голос, — я бы не отказалась чего-нибудь перекусить.

— Кусок медной проволоки? — хмыкнул я.

— Да не-е-ет. Что-нибудь не такое вегетарианское. Например, свиных ребрышек. Или сосисок.

— Будут тебе сосиски, — покладисто сказал я, — вот доберемся до ближайшей забегаловки.

На данный момент у меня было только две серьезные проблемы. Во-первых, я не знал, что делать с Джин. Вернее, как сказать ей, что делать нам вместе больше, в общем-то, нечего.

Увидев меня в том подвале, где она провела самые страшные сутки в своей жизни, Джин разревелась от облегчения. И решила, что все в прядке. Раз уж я был готов за нее умереть, значит, мы будем вместе, будем жить долго и счастливо и вообще не умрем. Куча детей, домик в пригороде… рядом с гоночной трассой. Но дело в том, что Мир-то была абсолютно права. Я и в самом деле готов отдать жизнь даже не за саму любовь, а за ее призрак, за бледную тень, просто за легкое прикосновение к своему запястью. Как по мне, так цена вполне адекватна… Но перспектива засыпать и просыпаться каждое утро в одном и том же месте, видеть из окна один и тот же пейзаж, всерьез переживать из-за возросших цен на бензин и бояться сказать шефу какую-нибудь гадость, чтобы не уволил… а то нечем будет семью кормить… Спаси Всевышний, я лучше сам пойду и застрелюсь тремя копейками, это будет не так мучительно и гораздо быстрее.

Вторая проблема была прозаичнее, но это не значит, что она решалась легче. Похоже, я нуждался в хорошем психиатре. У меня стремительно развивалась паранойя. Уже второй час я испытывал иррациональное чувство, что за мной следят.

Понять, паранойя это, или что-то более материальное, в таком плотном потоке машин было совершенно нереально. Так что я поерзал, покрутил головой и решил пока на это дело плюнуть, а там посмотрим.

Вскоре дорога привела нас в какой-то небольшой городок с одной улицей и парой сотен домиков вдоль нее. Увлеченный своими мыслями, я даже не заметил названия, а опомнился лишь тогда, когда сообразил, что четвертый раз за пять минут торможу на светофоре.

Покрутив головой, я без труда обнаружил и кафе, и стоянку, и даже заправку.

— Иди, закажи нам что-нибудь на твой вкус, — сказал я, — пока машина заправляется.

Джин кивнула, выскользнула из машины и, послав мне ослепительную улыбку абсолютно счастливой женщины, скрылась в дверях. Черт! Ну почему девушки считают своим долгом влюбиться в того, кто спас им жизнь? Прямо, хоть не спасай их, пусть сами выкручиваются…

Наверное, я задумался слишком глубоко, потому что не заметил, как ко мне подошли сзади, и, прихватив за руки, зажали с обеих сторон.

— Стоять! Не дергайся!

— Это что, ограбление? — поинтересовался я.

— Нет, групповая фотография. Что ж ты, Крыса, от своих самых лучших друзей бегаешь?

И я, честное слово, почти не удивился, когда меня довольно неделикатно развернули к сосискам задом, а передом — к Папе Монсальви, собственной персоной. Гадать, откуда он тут взялся, было чистейшим искусством ради искусства. Ради таких бабок я и сам бы не поленился перерыть не то, что старушку Европу, а даже Америку… вот в Россию, пожалуй, соваться бы не стал, ну его, этот миллиард. Себе дороже выйдет. Блин! Надо было уматывать домой, в Россию, к родным осинам и березам.

— Я бегаю? — вполне натурально удивился я, — меня похитили!

— И ты, конечно, мечтал вернуться, вот только не знал — как? — с иронией, на мой взгляд, неуместной, поинтересовался Папа.

— А вы что, дали мне свою визитку? — огрызнулся я.

Папа промолчал, признавая справедливость моего последнего аргумента.

— Хорошо погостил у Манфреда? — спросил он вдруг. Я поразился такой информированности, но потом вспомнил ребят и их сайт «Свободная Зона» и удивляться перестал. Национальный герой Баварии…

— Приняли хорошо, — ответил я, — выгнали не сразу. Били без злобы, да и догоняли, в общем, лениво…

— Ты мне кое-что должен, — перебил он.

— Должен — отдам, какие проблемы. Даже с процентами.

Папа поднял бровь.

— Так миллиард-то тю-тю…

— Не совсем, — признал я. Черт! Правильно говорила моя бабушка: «Не жили богато, нечего начинать». Не судьба.

Папа Монсальви соображал быстро. Иначе, наверное, не стал бы тем, кем стал. И, тем паче, не задержался бы на этом почетном, но опасном посту, подарили бы ему «рыбу».

— Вы «слили» турнир вдвоем с Долманом! На каких условиях?

— Фифти-фифти.

— Можно было поторговаться… — недовольно пробурчал итальянец.

— Я и поторговался. Это то, что выторговал.

Папа помолчал. Вздохнул, скорее удовлетворенно, чем разочарованно.

— Ладно, «си худои овыцы хоти шерести килок»… так, кажется, говорят у тебя на родине?

— Ничего себе, «клок» — оскорбился я, — кто из твоих парней с автоматами тебе столько за раз в клюве приносил?

— Никто, — признал он.