Укрепить престол

— Признаюсь, ваше величество, меня влекло любопытство. Я получил от вас… некоторые данные, которые меня чуть не убили, — Кеплер развел руками и этот жест я не понял, но улыбка на его лице говорила, что сказанное изобиловало скорее преувеличением, может и шуткой.

— Я понимаю вас, Иоганн, ученому человеку сложно смириться с тем, что то, чем он занимается, уже кому-то известно. Тут можно чувствовать себя ненужным, обманутым. И вы решили приехать в Россию и узнать, что еще я знаю, чтобы от моих знаний отталкиваться в будущих своих исследованиях, — сказал я, а у Кеплера в глазах промелькнул страх.

— Вы мысли читаете? — спросил ученый.

— О, нет, я лишь понимаю вас, ибо сам чуточку, но исследователь. Но вы не ответили на мой второй вопрос. Кто же с вами, — сказал я, поглядывая на женщину лет чуть за сорок, которая переминалась с ноги на ногу.

— Прошу простить меня за бестактность, — Кеплер поклонился. — София — сестра моего учителя и друга Тихо Браге. Она занимается многими науками: ботаникой, астрономией, садоводством, медициной. Возможно, в вашей большой стране найдется дело для нее и для ее мужа, весьма сведущего в алхимии [в это время София Браге жила со своим мужем впроголодь, при том, что ее семья предлагала поддержку, но только, если женщина бросит науку. Этого не случилось и София активно занималась исследованиями во многих областях, сдерживаясь только наличием, скорее, отсутствием, денег. Сам Кеплер находил ее особой весьма развитой и умной].

Садоводство, химия, медицина — все это нам нужно, при чем много. Но… она женщина. При этом великий Кеплер акцентирует внимание именно на личности женщины. Алхимик стоит воды в рот набрав. Чувствуется, что он несколько забитый человек и что в семье явно матриархат.

— У женщин есть некоторые качества, которые недоступны многим мужчинам. Иногда женское нестандартное мышление и упорство могут способствовать научным открытиям, — говорил я задумчиво. — Но, к сожалению, и в России общество таково, что публично женщина не может заниматься наукой. Вместе с тем, ваши рекомендации, господин Кеплер будут приняты к сведениям.

— Благодарю, ваше величество! — отвечал Кеплер.

— София, а вы, что думаете по поводу своего будущего? Кем себя видите? — спросил я у женщины.

Была уверенность — Эрик Ланж начнет нервничать, что к его жене обращаются не испросив разрешения у него, мужа. Однако, с самого начала разговора было понятно, что этот персонаж — прицеп. И вот мне нужно понять: для чего мне баба «с прицепом», даже если речь идет о науке, но никак не о личной жизни!

— Ваше величество, — отвечал мне уверенный, или даже, самоуверенный, женский голос. — Я готова работать и во благо вашей московитской науки… простите, русской, но за плату, как и мужчине. Нам нужно жилье и лаборатория. По крайней мере, должное количество бумаги, чернил, несколько слуг, чтобы не отвлекаться на быт.

Я улыбнулся. Вот оно — эмансипе! Феминистка начала XVII века! И этот факт меня веселил. А когда я представил, что сейчас София скинет платье, и задерет нижнюю рубаху, демонстрируя грудь, а там надпись «даешь бабу в науку!», примерно так, как это делали оголтелые девки в будущем, то чуть не впал в истерику.

— Я прошу прощения! — говорил я после продолжительной паузы, пришлось сделать несколько глубоких вздоха, чтобы не рассмеяться. — Все это я готов вам предоставить, как и согласен пойти на то, чтобы дать вам испытательный срок. Скажем… три месяца, после которых жду хоть каких, но убедительных результатов работы. Перво-наперво займитесь выращиванием тюльпанов. Тех, что уже заканчивают свое цветение на территории Кремля. Пробуйте соединить и срастить разные луковицы. Ну и занимайтесь наукой, только той, которая принесет пользу. К примеру, за химический способ изготовления большого количества соды, я буду снабжать вас до конца моих, или ваших, дней.

— Это немного… иной подход, как принят в Европе, но, думаю, что я соглашусь, — отвечала София Браге, и уже после выражение согласия жены, похожие слова прозвучали и от ее мужа.

— Ну а вы, господин Кеплер? Вам я сразу же, за те работы, что вы уже сделали, и за новые издания, с которыми чуточку помогу и я, могу даровать титул борона, выделить землю или дать деньги для строительства мануфактур, что более прочего оценю, — я искушал великого ученого и златом и славой и научными открытиями и был почти уверен, что он уже из России не уедет.

— Если вашему величеству будет так угодно, то я бы смиренно просил о милости поговорить с вами и задать ряд вопросов, но у меня больная жена и мне стоило много серебра, последнего, которое я имел, чтобы за ней сейчас ухаживали. К осени я хотел бы вернуться в Прагу. А, учитывая военные действия, мне придется плыть через моря и потратить на дорогу не менее месяца, а, скорее больше. Но я… вероятно… — было видно, что Кеплер сомневается и я не хотел бы на него давить, но и вот так взять, выложить все свои знания о космосе… нет, нельзя [в это время первая жена И. Кеплера уже сильно болела и скоро умрет].

Русскому барону положено знать о космосе все то, что знает и его император, а вот забытому всеми ученому, который живет весьма скромно и то, большей части от подачки от моего посланника в Праге, или составлением глупых гороскопов, не стоит знать больше, чем он уже услышал от меня.

Более разговаривать было, по сути, не о чем. И, несмотря на то, что подспудно я хотел продлить время общения с гением человечества, нужно отправлять немцев восвояси. И эти «восвояси» я потребовал сделать максимально благоприятными, но без излишеств. Пусть заселяются в один из построенных для особых нужд домов в Немецкой Слободе.

Ну а для меня наступило время обеда, после которого должно было состоятся серьезное совещание, вероятно оно, и в историю войдет. По крайней мере, у меня уже есть три писаря, которые записывают и мои слова и описывают дела. Это я хотел бы в будущем выпустить книгу о делах государя-императора. Естественно, в книге будет такой текст, читая который любой русский человек, и не только русский, должен проникнуться величием престола Российского.

— Ты спокоен, а вокруг много суеты! — сказала Ксения за обедом.

— А я часто успокаиваюсь, когда грозят сложности. Ты переживаешь, что я не волнуюсь? — сказал я, цепляя на вилку кусок филе соленой голландской селедки.

Прибыли голландцы, привезли своей сельди. Вот купил ее только для того, чтобы не было негатива в преддверье важного разговора. А так… я и в той жизни предпочел бы селедке осетрину, да и в этом времени так же. Тем более, что так солить — плотно выкладывая в бочки сельдь и посыпая ее солью — и мы можем. Только соли жалко на селедку тратить, есть много чего иного для засолки и вдали от морей.

— Ну раз ты спокоен… — Ксения улыбнулась. — Не праздна я!

— Японский городовой… — вырвалось у меня. — Спокоен? Так на тебе бабушка Юрьев День!

— Что? — недоуменно спросила Ксеня.

— Да ничего, все добре и я зело радуюсь, спасибо! — сказал я, вышел из-за стола, обошел его и поцеловал жену.

— Он спасибо еще говорит… — пробурчала счастливая жена. — Бога благодари!

— Всеночную закажу в трех храмах! — воскликнул я.

— Не надо. Пусть священники только упомянут во здравие. А так, не нужно многим говорить — сглазят еще, — сказала Ксения, а я рассмеялся.