Укрепрайон «Рублевка»

Дальнейший путь вконец обессилевшего Багрянского прошел без эксцессов.

...Когда Лев появился на пороге дома Духона, он был в полубессознательном состоянии. Лев практически не помнил, как он, что называется на автопилоте, прошел все подземелье, потом лесную дорогу, о которой ему говорил Демидов, и наконец достиг поместья друга. Он даже не удивился тому, что ни в бункере, ни на выходе из него его никто не встретил. Скорее всего, доктор Табачников не смог по каким-то причинам попасть на Рублевку и предупредить Духона.

Обалдевший от неожиданности Александр, завидев едва держащегося на ногах человека, протягивающего ему окровавленные и обожженные руки, поначалу явно не признал в нем давнего друга. Багрянский был похож на последнего бомжа. И только внимательно вглядевшись в лихорадочно блестевшие глаза, Духон, наконец поняв, что перед ним именно Багрянский, радостно заорал:

– Лева?! Ты откуда в таком виде?

– Саша, дай воды, – обессиленно упав в кресло, стоявшее в холле, только и смог вымолвить журналист.

Игры в президентов

Вернувшись в Москву после очередного саммита «восьмерки», президент пребывал в прескверном настроении. Его не покидало мерзкое ощущение оскорбленного самолюбия: «друзья» Жорж, Тони, Джордж весьма недвусмысленно позволяли себе колкости, намеки на нарушение прав и свобод в России. Строго говоря, ничего нового в этом не было, а одни и те же вежливые нравоучения и вопросики стали изрядно надоедать. Даже огрызаться не было никакого желания.

Обычно нарочито приветливые и улыбчивые коллеги по G-8 на сей раз все как один стали поглядывать на него как-то косо. У президента создалось впечатление, что если бы его западные коллеги не нуждались столь остро в российских газе и нефти, то, без сомнения, приняли бы самые жесткие экономические санкции против России.

Но особая досада была на самого себя, так как президент абсолютно оказался не готов к обсуждению ситуации вокруг этого идиотского карантина на Рублевке и не менее идиотского закона о временном управлении активами крупных собственников.

Первое, что он сделал, как вихрь ворвавшись в свой кремлевский кабинет, – это перерыл лежащие стопкой обзоры прессы, которые поступали к нему из трех различных источников. Его интересовала месячная аналитика, где должен был присутствовать резонанс по обеим конфузным темам. Но ни единой строки, обозначившей сколько-нибудь серьезное общественное осуждение, он так и не нашел. Но сказать, что президент не слышал об этом вовсе, было бы неправдой. Просто наваждение какое-то. Как только он куда-то отбывает, непременно что-то да случается.

Да, конечно, он сам подстегивал преемника к активным действиям. Мол, хватит быть как студень, надо и зубки показать где надо... Но чтобы трансформировать его указание столь заковыристым образом? Это очень, очень сильно нужно постараться. Причем не только Шатунову, но и другим.

«Вот вызову всех по очереди и спрошу. Только с кого начать? Хотя, надо полагать, уже кто-то дожидается за дверью. Ведь главное у них – не предвидеть, а предвосхитить! Это и только это их высшая математика. А что, если попытаться угадать, кто там, за дверьми кабинета стоит в низкой стойке, как на старте? Крутов? Шатунов? Любимов? Смирнов? Или Умнов? Как в покере: комбинаций много, а результата – пшик. Так все-таки кто? Тот и главный штрафник...» – Президент горько усмехнулся своим мыслям.

Он дважды прошелся по кабинету, словно заново привыкая к нему. Кстати, интересно, если вдруг он вернется сюда через четыре года, так же придется привыкать, как и после недельной отлучки?

– С приездом! – На пороге кабинета, как всегда без стука и приглашения, возник Илья Ильич Крутов. – Как прошел саммит?

Голос советника звучал подчеркнуто вежливо и вкрадчиво, что не предвещало ничего хорошего. «Сейчас преподнесет очередной сюрприз, – мелькнуло в голове президента. – Илюша страсть как любит преподносить сюрпризы». Он уже забыл, что собирался угадать, кто первым занял позицию в приемной, тот и самый главный карусельщик.

– Саммит прошел плохо, – односложно ответил президент. – А здесь, у нас, насколько я понимаю по твоему выражению лица, еще хуже? – Он сам не очень понял, спрашивает ли он или утверждает.

– Плохо или хорошо – делать выводы вам. Мое дело проинформировать.

«Странный тон для приятеля и к тому же советника», – озадаченно подумал президент, но промолчал.

– Пока вы отсутствовали, произошли любопытные события, – без предисловия начал Крутов и, не дожидаясь приглашения, сел к приставному столику. Возможно, он просто не был уверен, что дрожь в ногах не выдаст его состояния.

– Давай выкладывай, Илья, хотя меня уже ничем не удивишь. Не надейся. Как это у Сережи Есенина? «Кто сгорел, того не подожжешь...»

– Есенина я люблю... – растерявшись от неожиданной реплики «хозяина», пробормотал Крутов. Затем, собравшись, ровным, даже отстраненным тоном доложил: – Накануне состоялось совещание региональных лидеров нашей партии, ну, в смысле «Нашей силы», и на нем единогласно было принято решение выдвинуть от партии на декабрьском съезде кандидатом в президенты знакомого вам Ивана Савельевича Гудина.

Услышав эти слова, то ли в приливе злобы на тех, кто принял решение, то ли играя всего лишь роль, глава государства схватил со столика малахитовую статуэтку, изображающую римского воина, и как бы в аффекте запустил ею в стену. Раздался сильный грохот, и статуэтка развалилась на две части: голова отдельно, тело отдельно.

В истории Кремля было немало драматических и даже трагических событий. В его стенах нередко проливалась кровь, выбивали зубы, ломали судьбы. Но еще никогда в этих стенах не летали малахитовые головы римских воинов.

– Какого черта?! – не зная толком как реагировать, закричал он. – Опять без меня воду мутите? Какое еще совещание? Какие кандидаты в президенты? Не могли меня дождаться?! Или не хотели? Воистину – бойся друзей, с врагами справиться легче...

Президент не стал уточнять, появилось ли сообщение об этом «выдающемся событии» в прессе. Ему и так это было понятно.

– Да уж, это еще один жизненный парадокс, – все так же невозмутимо, словно не имел никакого отношения к «выдвижению» новой кандидатуры на роль кандидата, заметил Крутов. – Враги всегда откровеннее, честнее и благороднее друзей...

– Какой же ты все-таки аспид, Илья, – с горечью и досадой произнес президент и устало опустился в кресло.

– Признаться, не понимаю, почему вы так завелись? Еще месяца два назад мы все обсуждали вопрос о том, что партия власти выдвинет своего кандидата на выборы. Верно же, обсуждали?

– Обсуждали. И что с того? Куда торопиться? Почему именно когда я улетел?

– Как раз объяснение совсем простое. Мужики хотели «отметиться», так сказать, обрадовать. И потом, по уставу положено за полгода объявлять свое решение. Чтобы в регионах могли обсудить и всенародно подготовиться.