Укрощение герцога

– У Имоджин есть характер и твердость, – заметила Гризелда. – Она всеми силами старается уберечь этого глупца от смерти.

Рейфу не понравился намек на плачевное состояние его интеллекта.

– Я вовсе не пытаюсь убить себя.

– В таком случае очень хорошо, что ты покончил с пьянством, – сказал Гейб, делая следующий ход.

– Мы не можем продолжать игру без этой дьяволицы, – огрызнулся Рейф.

– Ну, проиграем эту сдачу с болваном, – предложил Гейб.

Несколькими минутами позже вернулась Имоджин, сияя и лучась.

– Ну? – Рейф не смог удержаться от вопроса. – Ты уничтожила лучшее виски, какое можно сыскать вне Шотландии?

– Только представьте, – сказала Имоджин, стараясь не встретиться с ним глазами, – в погребе стояли бочонки этого пойла. Вместо того чтобы выливать его, Бринкли погрузил их на телеги. Когда рассветет, их отвезут в Брамбл-Хилл, в дом Лукаса. Хочешь подтверждения, что все твои спиртные напитки увезены из дома? – Она шутливо кивнула на окна, выходившие во двор. – Не хотела, чтобы ты покалечился, блуждая ночью по дому и по винному погребу.

Он ненавидел ее. Каждой клеточкой тела. И все же не двинулся с места. Но она не дрогнула под его напряженным взглядом.

– В таком случае можешь поверить мне на слово. Бринкли увез все виски и весь портвейн. Насчет портвейна у него были сомнения. Он считал, что малую его толику следует оставить, но, когда я довела до его сознания, что есть только два способа: увезти его или вылить, он уступил. Во всем замке осталось всего несколько бутылок вина.

– Ты дьяволица, – сказал Рейф.

Он опустил глаза на карты. Казалось, они пульсируют в его руке, то увеличиваясь в размере, то съеживаясь. Он, покачиваясь, поднялся на ноги.

– Мне надо выйти. Пойду прогуляюсь.

– В чем дело? – поддразнила она. – Боишься, я скажу что-нибудь, что тебе не понравится?

Гейб собрал карты.

– Может быть, мисс Питен-Адамс согласится поиграть в двадцать одно?

Имоджин вышла из комнаты вслед за Рейфом. Он распахнул огромную дверь, и они оказались в пятне света, отбрасываемого из двери черного хода.

Высокие ели, обычно колышущие ветвями под ветром в свете солнца, теперь сливались в бесформенные, неясно различимые темные гребни, чуть покачивающиеся в лунном свете. Было не по сезону тепло для начала октября. Он спустился по ступенькам. Его подошвы со скрипом двигались по гравию, которым был засыпан двор.

– Здесь мрачновато, – сказала Имоджин.

И Рейф не без удовольствия различил дрожь в ее голосе. Приятно было поиграть на нервах этой мегеры. Обычно она вела себя так, будто ничто на свете не могло ее испугать.

– Идем, – сказал он.

– Куда? В темноту?

Но она затрусила за ним, когда он вышел из круга света во мрак.

– В конюшни.

Было и в самом деле темно. Он позволил ей нагнать себя и взять за руку. В этом было что-то странно интимное. Ему случалось ходить рука об руку с леди, но идти в темноте среди деревьев, ощущая только пожатие женской руки, было совсем не похоже на это. Для такой строптивицы у нее была слишком маленькая изящная рука.

– Почему на конюшню? – спросила она и тотчас же остановилась. – Ты хочешь верхом отправиться в деревенский паб, да?

От презрения, прозвучавшего в ее голосе, он замер:

– Нет. – Он не собирался туда. Это было бы унизительно, как рабство. – У меня кобыла вот-вот ожеребится.

И они двинулись дальше, стараясь избегать черной тени, отбрасываемой деревьями, но не видя отчетливо тропинку. Он слышал только тихий шелест листьев. На мгновение в его животе забурлило, но тотчас же успокоилось.

– Как будто мы идем по огромному пустынному и заброшенному дому, – сказала Имоджин. Он расслышал страх в ее голосе. Она крепче сжала его руку.

– Удивительно, – лаконично отозвался он, – ты и в самом деле обнаруживаешь чувства, обычные для леди. Боишься темноты?

Она не ответила. Они вошли во двор, окружавший длинный ряд конюшен с выбеленными известкой стенами. Мальчик, протирая заспанные глаза, вскочил на ноги, когда они приблизились к двери.

– Ты не должен спать при зажженной лампе, – сказал Рейф сурово. – Ты мог бы разжечь огонь в очаге.

– Да, сэр, знаю, – пробормотал мальчик, запинаясь. – Я только на минутку задремал.

Рейф снял с крючка фонарь.

– Почему бы тебе не лечь в постель? Мы задуем фонарь, когда соберемся уходить.

– Не могу, сэр, – ответил мальчик. – Мистер Джеймс сказал, вроде Леди Макбет собирается жеребиться, и, коли она издаст какой звук, я должен его разбудить.

– Я видел ее днем и сомневаюсь, что это произойдет нынешней ночью. Но я верну вам фонарь.

Они пошли по аллее между денников. Ни одна лошадь не спала. Они стояли в своих чистых просторных денниках, топали ногами и взволнованно ржали, пока Рейф и Имоджин продвигались по проходу.

– Это оттого, что скоро родится жеребенок, – сказал Рейф. – Они это знают и не могут спать.

– Мне бы следовало догадаться, что это Леди Макбет, – сказала Имоджин, останавливаясь.

У кобылы были блестящие выпирающие бока. Она повернула к ним голову. Клок сена прилип к ее носу, и это придавало ей комический вид, словно клоуну, нацепившему кошачьи усы.

– Сегодня она не родит жеребенка, – сказал Рейф.

Имоджин протянула к кобыле руку, и та засопела и принялась ее лизать в надежде, что ее угостят солью.

– Она красавица, – умилилась Имоджин. – О, ты очень красива. Знаешь это?

Рейф с фонарем пошел дальше. Вскоре она догнала его.

– Ты мог бы подождать, пока я поздороваюсь с кобылой, – рассердилась она.

– У меня нет времени ждать, пока ты будешь трепаться с лошадьми, – ответил он.

– О! Тебя ждут важные дела? Среди ночи?

Рейф думал о том, как ему неприятна Имоджин.

– Я хочу проехаться верхом.

– В темноте?

Эта мысль начинала нравиться ему все больше и больше.

– Ты можешь меня не сопровождать. У тебя неподходящий для этого туалет.

– Я сумею ездить верхом в любой одежде! – сказала она, и он знал, что это так. – Но куда мы поедем?

– Похоже, ты проснулся, – сказал он мерину, выглядевшему бодро. У того был нос с горбинкой и ласковый взгляд.

– Он для тебя недостаточно крепок! – воскликнула Имоджин.

Ему нравилось то, что она так хорошо разбиралась в лошадях.

– Он для тебя, – ответил Рейф. Потом он повернулся и закричал тем, кто оставался в конюшне: – Дамское седло, пожалуйста!