Укрощение Россо Махи

Он разделся первым и стал наблюдать, как она снимает одежду, вещь за вещью и бросает их на полку за задним сиденьем. В нём ещё жило какое –то ребяческое представление о женских секретах. В этом он до сих пор видел маленькое чудо, уходящее своими корнями в тьму детства, когда всё от тебя скрывают и всего посмотреть не дают. До сих пор, поэтому в нём, вместе с наслаждением жил страх, что его одёрнут, не дадут увидеть, прикажут отвернуться. Но Власта ничего не говорила. Смотри, если хочешь! И он был благодарен ей за это. Он бы наверно рассмеялся, если бы увидел себя сейчас со стороны, ту жадность, с какой он ловил каждое её движение, и то почти детское любопытство, с какой он ждал открытия нового участка её наготы.

Раздевшись, Власта легла на спину, бессовестно закинув одну ногу на спинку заднего дивана, а другую свесив вниз. Он долго, прежде чем начать, ласкал её, удивлённо разглядывая её, словно не веря, что этакая красота отдана ему. Наконец, он лёг на неё. Она охнула, обхватив его тело сильно руками и прижав к себе.

– Не торопись, – попросила она.

Он замер на некоторое время. Но затем медленно и всё более убыстряясь, с той немного культурной, дозированной и хорошо рассчитанной яростью, которая нравится современному типу женщин, к которому относилась Власта, поскольку она заставляет их наряду с тихим оханьем ещё стонать и вскрикивать. Он хорошо вспахал это поле, прежде чем бросить семена в её единственную борозду. Прошло время, а они всё лежали, обнявшись. Потом они начали вставать и одеваться.

Одевшись, они сели обнявшись, не говоря друг другу ни слова. Он тут же начал по привычке фантазировать, думая, что они, словно в батискафе, затаились на дне. А за окном раскинулась тёмная бездна моря, и в его глубине светятся огоньками какие –то подводные твари. Нет, конечно это городские фонари и окна. Но ведь это неинтересно. Куда интересней дно!

– Я люблю тебя, – вдруг сказала она.

Он посмотрел на неё в темноте и подумал, как неискренне! Не говорят так, когда любят. И потом они встречаются в темноте, бог знает, в каком месте, рядом с каким-то пустырём, всё делают на бегу, где тут любовь?

– Я уезжаю в командировку, – чтобы не отвечать ей, вспомнил он.

– Когда?

– Завтра.

– Понятно. – Она опустила голову и тут же подняла:

–Куда?

– В Царьгород.

– Где это?

Она взглянула на него. Он промолчал, глядя перед собой.

– Ты не ответил, – сказала она.

– Где-то на Волге. – Сказал он.

– Я не про это. Ты слышал, что я сказала?

– Да.

– И?..

– А что ты хочешь услышать?

– Что ты меня тоже любишь.

Он задумался. Скажешь, что любишь, а потом хлопот не оберёшься. Ведь это слово может нести за собой массу неприятностей – давай, разбирайся теперь в них! И рефреном всегда будет звучать: «но ведь ты сказал, что тоже меня любишь!».

– Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, -сказала Власта.

– О чём? – Спросил он.

– Что я несерьёзная взбалмошная штучка, раз так кидаюсь словами.

– А разве нет? – Он посмотрел на неё.

– Нет. Я к тебе давно присматриваюсь. Мы сколько знакомы год и три месяца?

– Примерно.

– Не примерно, а точно. Женщины всегда знают, сколько времени прошло.

– И что?

– А то, что нам пришло время решать.

Влад вздохнул, уставившись за окно.

– Послушай, – она как –то по –мужски положила ему руку на колено, сжав его. – Мне не нравится мой Митя, я тебе говорила. Он меня просто достал. Лезет в мою жизнь, ревнует по любому поводу, постоянно раздаёт указявки: не ходи, не буди лихо, не опаздывай. По его мнению, я должна ждать его каждый вечер дома, готовить еду и ложиться с ним в кровать. А как мужчина он ноль! Я хочу быть с тобой, Влад. Давай будем вместе. У нас всё будет отлично. Я уже приметила квартиру в центре, она пока строится, но я уже сделала первые два взноса. Полковник тоже обещал внести долю, он пока ещё ищет банк, где взять кредит, но ведь я этого не хочу. Уж лучше, чтобы ты внёс свою долю.

Он быстро взглянул на неё, будто зондируя, нет ли подвоха в таких её словах. Внесёшь и – до свидания. Сейчас таких ловких пруд пруди.

– Хотя можешь этого и не делать, если в чём –то сомневаешься. – Она отвернулась, явно скрывая обиду на него.

Он подумал: а почему нет? Ведь она ему нравится. Но вдруг представил себе развод с женой, размен, деление мебели, денег, всего, что накопили. Всю эту мороку с судами, разъездами, расставание с собакой, с сыном. «Только этого не хватало!», подумал он. Однако вслух сказал.

– Мне надо подумать. Давай я вернусь из командировки, и мы опять поговорим.

– Хорошо, Влад. Только ты очень подумай, ладно? Я тебя очень прошу, слышишь?

Она наклонилась, положив вдруг голову ему на колено, и замерла так на некоторое время, потом попрощавшись, встала и быстро вышла из машины.

На улице ей показалось знакомым лицо собачника, который шёл навстречу их машине по тротуару, где они припарковались. На мужчине были шляпа и кашне, собака была порода таксы. Идя, собака болтала по сторонам головой, как болванчик на торпеде. Тут она вспомнила, мужчина жил в её доме, правда, в другом подъезде. Решив всё же не рисковать, она приоткрыла заднюю дверь и, заглянув в салон, тихо сказала ему:

– Посиди минут пять, пока мужик не пройдёт, я его знаю. И не надо меня провожать, хорошо?

– Да. – Сказал он вслух.

А про себя подумал: будто он собирался!

Глава третья

На следующий день утром он поехал на работу в телекомпанию. Вся дорога была одной сплошной пробкой. Лишь к концу пути машины поехали немного быстрей. Мелькали дома сбоку, светофоры, дорожная разметка. На перекрёстке у Белорусского, как всегда был затор. Машины с дублёра лезли на основную дорогу. Увидев по навигатору, что творится, он выругался про себя, поклявшись не ездить тут больше, и стал перестраиваться в правый рад, чтобы уйти на разворот. Минут через пятнадцать он уже был возле работы.

Здание Телецентра было кубической формы, серым и унылым, не вызывающим желания в него входить. Прежде, при Сталине, говорят, тут располагалось Управделами ГУЛАГА, архипелага, который по меткому выражению Солженицына, не был отображён ни на одной карте мира.

Влада всегда охватывало предельно тоскливое чувство, когда он входил сюда, словно за любым углом тут его поджидали дурные вести. Это чувство, можно было назвать его страхом, входило в него, это он уже много раз проверял, только здесь. И, когда он покидал здание, страх исчезал. Наверное, этот страх излучали тут стены, и нужно было иметь толстую шкуру, чтобы его не замечать. Иванову не повезло, он был чувствительным с рождения.

Каждый приезд сюда давался ему с трудом, и он мечтал уволиться отсюда при первой возможности. Но он имел неосторожность взять аванс у здешнего руководителя на покупку автомобиля, и эти деньги требовалось теперь отрабатывать.

В аппаратной, куда он пришёл, монтажёр забавлялся тем, что рассматривал кадры женской матки, снятой изнутри медицинским зондом с микрокамерой.

– Прикольно! – Оторвавашись от экрана, чтобы поздороваться с Ивановым, сказал он.

– Да, на меня это тоже, помню, произвело впечатление, когда я первый раз увидел, – покосившись на экран Влад стал расттёгивать молнию свой сумки, пристроив её себе на колене.