Укротить ловеласа

— Что вы! — дернулся Шульц. — Мы не можем запустить новый тираж, и концерт уже завтра… У нас это не предусмотрено в бюджете. Но вам повезло: программы еще напечатали не все, и если я успею дозвониться в типографию…

— Успейте, пожалуйста, — Надя нависла над ним тенью возмездия. — И заодно уточните, нельзя ли напечатать пару новых афиш. Заменить хотя бы эти, у главного входа.

— Это очень дорогая полиграфия. Если для вас это так важно, я могу заказать в счет вашего гонорар, но тогда менять придется весь тираж. Могу договориться с руководством филармонии, — тусклые глаза Шульца радостно блеснули: он явно пришел в восторг от своей идеи.

Однако Надя была не готова разделить этот восторг.

— За счет нашего гонорара исправить вашу ошибку, — холодно уточнила она. — Не думаю.

— Но зато вы сможете добавить афишу к портфолио Платона! Это в любом случае огромный плюс, — Шульц приосанился. — Музикферайн входит в тройку лучших залов мира.

— Хорошо, — Надя лихорадочно соображала, как выкрутиться из ситуации, не растратив гонорар.

Отчасти здесь была доля ее вины. Обычно афиши высылают на утверждение заранее, но Шульц юлил и оправдывался, ссылался на плотный график концертов, и Надя пошла ему навстречу, согласившись дотянуть до последнего. Радость от того, что Платон выступит в Вене, затмила организационные мелочи, и теперь пришлось за это расплачиваться. Надя не сомневалась: в Москве ей знатно прилетит от шефа, и про косяки Шульца он ничего слушать не станет. А потому надо было решать проблему срочно и малой кровью.

— Значит, заказать вам новые афиши? — Шульц с готовностью взялся за телефон.

— Нет, пока просто предупредите начет программок, — Надя задрала голову и, прищурившись, оглядела афишу. — А с этим я разберусь сама.

Глава 3

— Что вы делаете? — раздался снизу вопрос на немецком.

Надя покрепче уцепилась за раму афиши: стремянка под ногами опасно покачивалась.

— Все в порядке, я здесь работаю, — отозвалась она по-английски, потянулась выше, рискуя сломать хребет и больше уже никогда не встать на ноги.

По крайней мере, в этом был бы один очевидный плюс: тогда бы ей не пришлось больше скакать вокруг Платона, разгребая бесконечный хаос.

— Могу я увидеть ваши документы?

Настойчивость незнакомца настораживала: простой зевака не стал бы интересоваться паспортом, и Надя рискнула осторожно посмотреть вниз. Там, у подножия стремянки, стоял полицейский.

— Конечно, одну минуту, — выжать улыбку Наде сейчас было так же трудно, как вручную выдавить сок из целого яблока.

Она всю жизнь боялась высоты. На самолетах летала спокойно, но стоило ей оторваться от твердой земли на пару метров, как в горлу подступала паника, хотелось распластаться и зажмуриться. Но других вариантов Шульц ей не оставил, и Надя, сняв зубами колпачок с маркера, начертила заветную галочку над буквой «s» на афише. Platon Barabas. Не совсем правильно, но хотя бы не Карабас-Барабас.

— Вы понимаете, что это вандализм?

Молодой полицейский смотрел на нее даже не строго, а с каким-то искренним недоумением. И вопрос его прозвучал так, будто он уточнял, осознает ли Надя, что только что нацарапала странный символ на здании Музикферайн прямо перед представителем закона. Видно, бедолага привык к тому, что уличные художники разбегаются от него, едва завидев темно-синюю форму, и не успел еще столкнуться с самоотверженностью русской женщины.

— Я просто исправила ошибку на одной афише, — Надя слезла, и едва ступив на асфальт, почувствовала себя увереннее.

Вообще-то, афиша была уже пятая, но окончательно расстраивать австрийского полицейского Наде не хотелось. Она ощутила прилив сочувствия, когда он, открыв ее загранпаспорт, поник, ссутулился и печально выдохнул:

— Русская…

В одно слово он вложил всю тоску, всю разрушенную надежду на тихое спокойное дежурство, а после смены — на вечер с мамой, папой и любимой тетушкой Августой.

— Я — агент господина Барабаша, — Надя указала на афишу. — Организаторы концерта неправильно указали его фамилию.

— В таком случае, вам следовало обратиться к ним, — полицейский достал планшет и принялся сосредоточенно возить пальцем по экрану. — А то, что вы делали, запрещено…

Надя вытянула шею, и прежде чем полицейский спрятал от нее гаджет, успела разглядеть слово «протокол».

— Нет, пожалуйста! — взмолилась она, инстинктивно тронув парня за плечо, и тут же поняла, что совершила ошибку.

Полицейский отшатнулся от нее, будто она вытащила складной ножик, в глазах его мелькнул неподдельный ужас. Сколько ему было, этому юному блюстителю правопорядка? Немногим больше двадцати? Что называется, не нюхал пороха, зато, вероятно, слышал от коллег байки про безжалостную русскую мафию.

— Давайте сделаем так, — мягко, как на переговорах с террористом, продолжила Надя. — Я позвоню господину Шульцу, он вам все подтвердит. А это, — она продемонстрировала фломастер, отчего полицейский вздрогнул. — Маркер для доски. Он стирается, понимаете?

Трудно было сказать, понимает ее парень или нет, но рука его легла на рацию, и Надя обреченно закрыла глаза. Всяким ей приходилось жертвовать ради Платона: временем, нервами, сном, личной жизнью, в конце концов, но свободой — еще никогда. Она уже видела себя в полосатой робе с кандалами на ногах в тесном тюремном дворике, где все стены почему-то увешаны афишами с довольной физиономией Платона.

— Вам придется поехать со мной.

— Подождите! — Надя поскорее вытащила смартфон, чтобы набрать Шульца. — Это человек из Музикферайн… Сейчас, одну секунду… Он подойдет…

Она специально включила громкую связь, чтобы полицейский не заподозрил ее в махинациях. Парень недоверчиво замер, и Надя приняла это за хороший знак. Во всяком случае, он до сих пор не уложил ее лицом в асфальт и не скрутил руки за спиной. Сейчас только Шульц объяснит, что это из-за него она карабкалась по стенам, как человек-паук, и выложила десять кровных евро уборщику из филармонии, чтобы он одолжил ей стремянку. А, и еще четыре девяносто девять за маркер.

Однако из динамиков послышалась только заунывная баллада про абонента.

— Сейчас, я еще раз… — Надя попыталась сбросить звонок, но руки дрожали, и сенсорный экран не реагировал. — Давай же…

— Прошу вас, пройдем в машину.

— Нет, я… Господин Шульц… Томас… — весь кислород из воздуха словно исчез, и Наде стало нечем дышать.

Грудную клетку зажало невидимыми тисками, анаконда паники свернулась тяжелым клубком вокруг шеи.

— Вам плохо?

— Я… — Надя отчаянно пыталась вдохнуть, согнулась, опершись на колени и хватая ртом воздух.

Такого с ней не было еще никогда: Надя всю жизнь считала себя боевой и смелой, не боялась ничего, кроме высоты, да и то научилась справляться с собой. Залезла ведь на стремянку, смогла! А тут вдруг испугалась до чертиков какого-то полицейского. Ну что он мог ей сделать? Отвезти в участок? Арестовать до выяснения обстоятельств? Штраф выписать?

Умом Надя понимала, что никакой глобальной катастрофы не произойдет, но разум будто отделился от тела и самоизолировался в какую-то маленькую коробочку глубоко внутри.