Укрытые любовью

Он прекратил разговор, а Надин не стала освобождаться из-под его руки. Она смотрела, как на горизонте поднимается солнце — брызжущее золотом, стирающее ночные тени, и ей казалось, что весь мир засиял.

Примерно через час каик подошел ближе к берегу, где не было никаких признаков человеческого жилья.

Наконец они вошли в маленький изолированный заливчик.

Лодка пристала к берегу, двое гребцов спустились в воду и удерживали лодку.

Надин удивилась, когда Лайл Уэстли поднял ее на руки и понес к песчаному берегу. Один из гребцов принес два чемодана.

Лайл Уэстли по-турецки поблагодарил людей за труд и дал им приличную сумму денег. Гребцы улыбались и желали беглецам удачи.

При свете дня Надин увидела, что это очень высокие, крепкие мужчины с обнаженными мускулистыми руками.

У нее немного кружилась голова — может, оттого, что спала в движущейся лодке, а может, из-за солнца, бьющего прямо в глаза. И вдруг она в изумлении уставилась на Лайла, который поднимал чемоданы.

В ночной темноте она не разглядела его одежду, а потом на берегу с интересом разглядывала каик, в котором они плыли. Теперь она увидела, что ее спутник облачен в рясу, и тихонько вскрикнула. Лайл Уэстли зачесал волосы на прямой пробор и прикрыл ими лоб по сторонам. Ряса была застегнута спереди, а на шее у него белел крест.

Лайл размашистым шагом направился к невысоким скалам, окружавшим залив. Там он опустил чемоданы и оглянулся. Надин инстинктивно последовала его примеру. Гребцы уже сидели в каике, который собирался выйти в открытое море.

— Они пойдут туда, где можно отдохнуть, — сказал Уэстли, как бы отвечая на ее немой вопрос. — Они отлично потрудились, и мы должны быть очень благодарны им.

— Я... я очень им благодарна. Но куда же мы идем сейчас?

— Мы идем в Исибат.

Лайл заметил, что это название ничего ей не говорит, и пояснил:

— Если вы знаете географию, то должны понимать: для того чтобы достичь Эгейского моря, где нас ждет крейсер, нам придется переплыть Дарданеллы.

— Конечно, я понимаю.

— Теперь дайте-ка взглянуть на вас, — попросил молодой человек, и она подняла лицо.

— Беда в том, что вы слишком красивы для сестры миссионера.

— Бот, значит, кто я... — промолвила Надин.

— Мы путешествовали по центральной Турции. Теперь, доложив о наших успехах в штаб-квартиру в Константинополе, направляемся в Канаккале.

Надин внимательно слушала, и Лайл улыбнулся.

— Теперь надо сделать вас чуть больше похожей на женщину-миссионера, которая будет помогать мне с детишками.

Надин понимала, что ее инструктируют, и напряженно ждала. Она ни разу не подвела отца, когда им приходилось выдавать себя за кого-либо, однако с почти незнакомым человеком все обстояло иначе. К тому же она была уверена, что является для него обузой.

Лайл Уэстли открыл чемодан: конечно, лежавшие там вещи принадлежали ей. Она увидела нечто, напоминающее довольно невзрачное платье, да еще ночную рубашку.

Лайл Уэстли вытащил шляпку — простую, дешевенькую шляпку, какие продавались повсюду. Расправил сплющившуюся под крышкой тулью и вручил шляпку Надин. Она надела ее на парик и посмотрела на спутника, ожидая его одобрения. Он не сказал ни слова, но, когда она сдвинула ее на затылок, подумал, что в шляпке девушка кажется еще красивее. Уэстли снял с ее плеч шерстяную шаль, в которую она куталась ночью, положил ее в чемодан и запер.

Затем он открыл другой чемодан, из которого появилась шляпа, точно такая, какие носят миссионеры. Пошарив в чемодане, он извлек оттуда пару очков.

— Наденьте, — велел он. — Это обычное стекло, оно не повредит глазам, но вы будете выглядеть строже.

Надин засмеялась.

— Неужели так должна выглядеть женщина-миссионер?

— Все женщины-миссионеры, которых мне приходилось встречать, — объяснил Лайл Уэстли, — были невероятно скучными старыми девами неопределенного возраста, с лицами, напоминающими задок кеба.

Надин прыснула.

— Прошу прощения, но мне совсем не хочется так выглядеть! — запротестовала она.

— А вам это и не удастся, сколько бы вы ни пытались, так что нам остается только надеяться, что вас никто не заметит.

Он поднял чемоданы и спросил:

— У вас есть удобные дня ходьбы туфли?

— Я долго выбирала между очень симпатичной парой и вот этими, на низком каблуке, они на мне.

— Я ждал от вас именно такого ответа, — заметил Лайл Уэстли. — А теперь нам придется пройтись пешком, так что идемте.

И он ступил на тропинку, извивавшуюся меж скал до самых вершин.

Вокруг не было даже намека на человеческое жилье, однако деревья стояли в цвету, и это место выглядело как тихая, мирная деревня.

Лайл Уэстли шел вперед. Надин следовала за ним, останавливаясь только затем, чтобы сорвать дикий цветок. Лайл не дожидался ее и шел ровным шагом, но она догнала его и воскликнула:

— Посмотрите-ка! Они такие красивые! Какое счастье, что мы смогли убежать!

— Мы пока еще не в безопасности, — предупредил Лайл. — Надо молиться, чтобы наша удача продержалась еще немного.

— Я уверена, она продержится, — заверила его Надин. — Прошлой ночью, перед тем как уснуть, я думала о том, что это папенька, наверное, привел вас к террасе, чтобы я спасла вас, а вы — меня.

—Тьфу-тьфу-тьфу! — суеверно сплюнул Лайл. — Думаю, ваш отец гордится вами — вы ведете себя, как я и ожидал.

— А чего именно вы ожидали? — полюбопытствовала Надин.

— Что вы сделаете все именно так, как я сказал, и что будете смотреть на все это как на приключение.

Глаза ее заблестели.

— Я знаю, вы боялись, что я поведу себя как истеричка и непременно начну болтать, когда мы станем переплывать Босфор.

— Да, я не предупредил вас о молчании, — признался Уэстли.

— Меня научил этому папенька, когда мне было года два, — сказала Надин, — а мы с маменькой всегда слушались его.

Продолжая шагать, Лайл Уэстли подумал, что, раз уж ему довелось спасаться вместе с женщиной, то ему повезло, что этой женщиной стала дочь Ричарда Талбота. А вначале он опасался, что она при малейшей неожиданности прилипнет к нему словно банный лист и без конца будет повторять, как ей страшно.

Надин торопливо шагала рядом с ним, держа в руке собранные цветы. Ее глаза под очками, казалось, вбирали в себя красоту и покой природы. Она наслаждалась жизнью. Лайл Уэстли не мог представить себе, чтобы какая-либо из женщин, что вешались ему на шею в Лондоне, да и по всему свету, могла бы вести себя столь естественно. Она наверняка дрожала бы и говорила только об опасности, в которой оказалась.