Уксус
Шрифт:
– Долго! Минуты две… Нет! Три! Три точно! А, может, и все пять!
Девушка замолчала, села на край стула, съёжилась, поднесла ладони к лицу и жалобно запричитала:
– Ну почему? Почему мне всегда так не везёт?! Почему мне попадаются одни идиоты!
Я стоял, прислонившись к дверному косяку, и старательно наматывал шарф на ноющую, видимо, от недавнего напряжения шею.
– А я думала, ты – нормальный… Я даже уже представила, как мы поженимся, как отправимся в дальние края на медовый месяц… А потом… у нас народятся детишки, мы улучшим наши жилищные условия… У тебя есть квартира? – я не ответил. – Нужно будет твою и мою разменять на большую, потому что я хочу много детей! Дети – это цветы жизни! А я… Я – очень хороший садовник! Вот увидишь!!! Но сейчас с жильём всё куда проще – есть ипотека! И ещё,
Она мечтательно посмотрела на меня, призраки в её глазах заплясали вульгарные танцы. Я поморщился, немного помолчал, в нерешительности переминаясь с левой ноги на правую, и, наконец, спросил:
– Можно я воспользуюсь туалетом?
– Да, конечно… Рядом с кухней, – голос девушки в чёрном платье стал мягче.
Я ушёл в туалетную комнату. Упитанная кольчатая сколопендра юркнула в тёмный угол при моём появлении. Под потолком рой мелких мошек спиралеобразно пересекал пространство, замирая в воздухе то в одном углу, то в другом. По дну пожелтевшей от времени чугунной ванны сновали мокрицы, муравьи деловито бежали в две шеренги от пола, по стене и скрывались за сливным бочком, под ногами похрустывала разбитая плитка, над моей головой колыхались огромные рыболовные сети паутины. Я быстро опорожнился, брезгливо слил воду и отвернул кран. Вода полилась в треснутую раковину и ритмично закапала на пол. Я потянулся к куску мыла, но оно было в каких-то слизисто-гнойных разводах с кровянистыми прожилками то ли гайморитного, то ли геморройного происхождения. Я отдёрнул руку и завертел головой. На полочке над ванной я приметил большой флакон с шампунем, а рядом гель для душа с дозатором. Я взял гель для душа двумя пальцами (баночка оказалась на удивление чистой!), выдавил содержимое и понюхал. Приятный ванильный запах. Я дважды вымыл руки, достал из кармана носовой платок, вытер ладони, обернул платком вентиль крана, закрыл воду и поднял глаза. Напротив висело засиженное мухами зеркало. Из амальгамной дали на меня воззрились почти трезвые глаза моего двойника, я измученно улыбнулся ему, он улыбнулся мне в ответ, и мы разошлись в разные стороны.
– Ты намочил манжеты, – заботливо проговорила девушка в чёрном платье, когда я вышел.
Я оглядел манжеты пальто, ничего не ответил и пошёл в прихожую. Девушка в чёрном платье схватила меня за руку и испугано произнесла:
– Ты куда?
Я обернулся и ударился взглядом о решительно воздвигнутую вкруг неё двухметровую башню беззащитной чувственности, из бойниц которой в меня настойчиво летели стрелы-сквирты. Вместо ожидаемого, по её мнению, возбуждения в меня медленно стало вползать омерзение, в нос ударил неприятный запах жижи, вдоль поясницы что-то проскользнуло, возможно, чьё-то безжизненное тело… Меня передёрнуло, я с усилием подавил в себе крик и наклонился, чтобы надеть ботинки.
– Нет, так не пойдёт, – настойчиво заговорила девушка в чёрном платье. – Я тебя никуда не отпущу! Наша ночь должна закончиться совсем не так, ты меня слышишь?
Я справился с собой и, надев левый ботинок, обнадёживающе посмотрел на неё и беспечно произнёс:
– Да, я тебя слышу и более того – полностью поддерживаю. Наша ночь закончится совсем иначе, вот увидишь! Я сейчас очень-очень быстро схожу за выпивкой, и мы продолжим…
– Зачем куда-то ходить? У меня есть ликёр, я же говорила тебе, а ещё есть вино.
– Вот и отлично, значит, ты будешь пить ликёр или вино, а я куплю себе виски. Я же говорил, что сегодня пью виски, – назидательно закончил я, надев правый ботинок.
– Но уже поздно… Алкоголь нигде не продаётся…
– Не переживай, – произнёс я медовым голосом, – несколько сотен сверху положенной стоимости заставят даже самого законопослушного торговца изменить своим принципам…
Я нежно взял её ладонь в свою, немного приобнял свободной рукой, чуть коснулся губами щеки, добрался до виска и страстно прошептал:
– Предвкушение удовольствия делает само удовольствие…
Я отстранился, размышляя, как закончить фразу, и посмотрел в её глаза мгновенно подёрнувшиеся поволокой.
Она разомкнула пересохшие губы и еле слышно прошептала:– Только возвращайся поскорее…
– Конечно…
Я выпрыгнул из квартиры на лестничную площадку и понёсся, перепрыгивая через ступени, вниз. На улице я бросился, не разбирая дороги, прочь: через дворы, подворотни, переулки, скверики – пока не выскочил на широкий проспект, по которому изредка проносились машины. Здания вдоль проспекта слегка двигались, создавалось впечатление, будто они пели многоголосую песню и раскачивались в такт мелодии. Я возликовал, почувствовав себя освобождённым, и даже попробовал подпевать, но быстро понял, что не знаю слов. Вместо этого жадно закурил, застыв на обочине с поднятой рукой, и вскоре старенький пикап подобрал меня и повёз в сторону дома. От утробных покачиваний автомобиля делалось хорошо, почти невесомо… Голова валилась влево, возвращалась на место, снова валилась и снова возвращалась. Дремота холщовым мешком укутывала меня…
– Не спать! Сон делает нас незащищёнными! Сон делает нас одинокими! Хотя мы и так одиноки… Тотально одиноки. У нас может быть много родственников, друзей и даже соседей, но мы все всё равно одиноки. Чудовищно одиноки! Ясно?
Усатый старик в непростиранном белом халате поверх пижамы сидел одесную за длинным деревянным столом и громким шёпотом доносил до меня свои мысли. Я посмотрел на него в упор и ответил:
– Ясно.
– Поэтому Час чтения негоже тратить на сон! Ясно?
– Ясно. А вы кто?
– Что значит «кто»? Сосед твой! Из девятой!
– Сосед? Из девятой?
– Ну да… Сосед!
– Из девятой?
– Да! А ты из десятой… Постой! Или из восьмой… В общем ты мой сосед, а я твой и всё тут! Ясно?
– Не совсем…
– У тебя сезонное обострение что ли?
– Какое обострение?
– Сезонное! Где твой блокнот?
– Какой блокнот?
– Понятно-о-о! – старик озабоченно потёр подбородок и принялся объяснять. – Мы – запамятовавшие. Ты и я. Ну и все остальные. Чтобы не забыть ничего, мы, по рекомендации докторов, стараемся совершать ежедневно одни и те же действия. Мы каждый день встречаемся, посещаем библиотеку (как сейчас, например), читаем, разговариваем, ходим гулять на лужайку, по вечерам я пишу. Час или два… И ты тоже, кстати. Мы записываем тезисы… О том, что произошло… Для нас… Для будущих нас, которые завтра проснутся и всё перезабудут! Ясно?
Я помотал головой. Старик сдвинул брови и чуть повысил голос:
– Я ничего не помню, ясно? И ты тоже ничего не помнишь! Чтобы сохранить воспоминания, я веду дневник. Ты тоже ведёшь дневник. Каждое утро я перечитываю тезисы, записанные мною накануне. Ты тоже перечитываешь. Ясно? Это Дом запамятовавших.
Я удивлённо выдохнул:
– Пф-ф-ф…
Дебелая женщина в углу недовольно посмотрела на нас и сказала протяжное:
– Ш-ш-ш-ш-ш!
Старик послюнявил палец и пригладил усы:
– Да! Я ничего не помню. Это факт… Единственное, что я помню с невероятной точностью, это лица людей, поэтому я всегда знаю, виделись мы с тем или иным человеком раньше или нет. Ты страдаешь тем же недугом, что и я, правда, с небольшой особенностью. Ты не запоминаешь лица людей – ты запоминаешь их мимику и жесты. Мне кажется это очень необычным, но ты невероятно страдаешь. Ясно?
Я хмыкнул:
– Какая чушь!
– Да, согласен, абсолютная чушь, но эта чушь – наша реальность!
Я не ответил. Озноб пробежал по телу. Одномоментно мне захотелось сделать десятки противоречащих друг другу действий. Старик заботливо посмотрел мне в глаза и спросил:
– Что с тобой?
– А-а-а, – я чуть не расплакался, но пересилил себя и закончил сорвавшимся голосом. – Я не понимаю, что происходит… Всё меняется… Путается. Трансформируется. Мне страшно!
– Мне тоже страшно…
Старик помолчал, настороженно огляделся и добавил:
– Я боюсь проснуться однажды утром и понять, что я забыл все слова… А ещё я боюсь не узнать тебя. Ты мне очень дорог… Очень! У меня так написано в блокноте! А ещё там есть размышления о степени моей привязанности к тебе… О том, что ты один из самых важных маяков в этом мире, с помощью которого я неплохо ориентируюсь… Но… Но… Не помню, что там после «но»… Не важно! Надо читать… Час чтения! – старик поднял вверх указательный палец и придвинул ко мне книгу.