Укус хаски (сборник)
Шрифт:
– Правильно! Теперь две ноты.
Промучив его и с тремя нотами, Лидия Сергеевна констатировала: у парня абсолютный слух. Но практически нет связи между слухом и голосом.
– Давай ещё раз. Я беру фа. Как только нота стихнет, – она тиснула педаль ножкой в кремовой туфельке, – повтори её мысленно, внутри себя. Готов? Теперь спой! – выслушав, учительница покачала головой. – Ты же сам слышишь, что это не тот звук. Не расстраивайся, всё получится. Ещё раз. Бери пример с брата – он поёт замечательно.
От неё исходил тонкий, очень женский запах, смешанный с ароматом сентябрьской сушёной травы, тянувшим из открытого окна.
И с Андреем началось неладное. С той самой роковой ночи на Белорусском вокзале он чувствовал себя будто на нелегальном положении, не позволял себе расслабиться даже наедине перед Михой. А тут вдруг накатило…
– Что с тобой, Кревский? Тебе нехорошо?
– Нет… Просто со мной никто… Так… После мамы… Все только требуют, понукают, давай-давай… Вы – добрая!
Лидия Сергеевна убрала руки с клавиш и легко коснулась макушки ученика.
– Я слышала. Твою маму убили фашисты.
Его и прорвало. Словно некий клапан больше не мог выдержать давление.
– Фашисты… Да! Но не те, не германские. А московские мусора, волки позорные!
Глотая слёзы, он вывалил ей всё, что совершенно не следовало говорить абсолютно никому и никогда. Про отца, брата и сестру в Войске Польском. Про грозящий матери арест из-за её неблагонадёжности и принадлежности к буржуазной интеллигенции, вынудивший их бежать. Про слишком бдительных вокзальных ментов, из-за которых мама попала под поезд.
– О Господи… Андрюша, ты же никому…
– Кроме вас – никому.
Она гладила его по голове как маленького, а он, почти взрослый, стоящий на пороге восемнадцатилетия, хлюпал носом и не стеснялся слёз. Две солёные дорожки перечеркнули обе щеки, капли падали на застиранную рубашку.
– Как тебя зовут на самом деле?
– Анджей. На польский манер. Но я уже отвык…
– Хорошо. Я по-прежнему буду назвать тебя Андреем, – она убрала руку, и от прекращения невинной ласки парень почувствовал почти физическую боль. – Успокойся, на сегодня хватит. Позанимаемся в другой раз. Ты – способный. Только никому, слышишь? Никому и ни за что не признавайся. Мой муж ни в чём не виноват, но его заставили признаться… Думаю, что никогда его не увижу. Оттуда не возвращаются. И на меня смотрят косо – жена уголовника. Мы живём в слишком сложном, порой очень страшном мире. А тебе ещё за братом присматривать нужно. Я видела, он хороший, но валенок валенком, такие сами по себе в детдомах не выживают.
– Без меня Миху зачмурили бы, – после вспышки чувств Андрей немного успокоился.
В коридоре он нашёл мутное зеркало и придирчиво осмотрел себя – не остались ли на лице следы рыданий. В спальной комнате шестнадцать коек, кто-то из соседей наверняка заметит и не преминёт высмеять плаксу. Опасения оказались лишними: подростки развлекались физподготовкой с Михой, по очереди брали его за ноги, поднимали и заставляли бегать на руках. То, что Миха давно выдохся и регулярно падал, втыкаясь сдобной рожицей в доски пола, весельчаков не останавливало. Андрей прямо с порога бросился в драку и уже через пару минут украсился фингалами от кулаков… Миха только постанывал где-то внизу и ни во что не вмешался. В память о мордобое осталась щербина на переднем зубе, кто-то из детдомовских недолго думая врезал Андрею кастетом.
Но это не имело особого значения. После дополнительного урока всё будто
перевернулось внутри. Ощущение, будто мягкая женская рука прикасается к его волосам, стало навязчивым. Он под предлогом шахматных занятий мог отлучаться из детдома и выследил, что Лидия Сергеевна снимает часть деревянного дома неподалёку, в паре километров. Однажды увязался за ней. Учительница заметила слежку буквально у самой двери, Андрей неуклюже попытался сделать вид, что забрёл сюда случайно, был изобличён и приглашён на чай.Тогда всё и случилось. Как – он не смог бы рассказать, это было словно в бреду. В самом прекрасном в мире бреду! Теперь не только Лидия Сергеевна знала страшную тайну Андрея и Михи, парня и взрослую женщина объединила другая тайна.
Он проговорился Михе лишь в танковом училище, брат не поверил, счёл бахвальством.
Удастся ли увидеть Лидию Сергеевну ещё хотя бы раз? А ещё лучше – снова почувствовать её волшебные руки у себя на волосах. И не только на волосах…
Для этого надо пережить войну.
Прислонившись пятой точкой к броне усталой «тридцатьчетвёрки», Андрей лизнул языком бумажку и свернул самокрутку.
Советская Россия обошлась жестоко и с мамой, и с мужем Лидии Сергеевны, и со многими другими, ни в чём не повинными людьми. Но оставшиеся в живых – там, в тылу. А он – здесь, у самой линии фронта. Когда треклятый фрикцион станет на место, Андрей пойдёт в бой за Лидию Сергеевну, за всех баб и мужиков.
А после войны будет видно.
Он затянулся и прислушался к усиливающемуся грохоту немецкой канонады.
Глава седьмая. Время решений
Пакино, Сицилия. 5 июля 1943 года
Джузеппе Капуана снова благоухал как свежий пион.
– Синьорина не будет возражать, если я предложу ещё один променад?
– Я в вашей власти, синьор. В плену. Как вам будет угодно.
Сицилиец даже не стал возражать в обычном своём ключе: «вы не пленница, а моя гостья». Или: «что же мне сделать, чтобы завоевать ваше доверие». Он аккуратнейше взял Марылю за локоток и сопроводил по коридору комендатуры к выходу.
У крыльца стояла двуколка с поднятым верхом, запряжённая серым осликом с печальными глазами. Ослик что-то жевал и источал непередаваемое равнодушие к происходящему, но тянул неожиданно бодро, даже когда дорога шла на подъём.
– Искренне жаль, дорогая Марыля, что я вправе показать вам только Пакино. Поверьте, Сицилия прекрасна! Я бы свозил вас в Сиракузы, на родину нашего великого предка – Архимеда…
– На ослике? – улыбнулась пассажирка.
– На «фиате». Мой ушастый друг для дальних поездок слабоват.
– Насколько я помню, Архимед – грек, а не итальянец.
Любуясь пейзажами, а любой из них стократ приятнее осточертевшего вида из зарешёченного оконца, девушка пыталась поддержать светскую беседу.
– Он – эллин. Балканы заселены пришельцами с севера, эллины растворились среди них. А в наших жилах наследие Эллады продолжает жить. Я уже объяснял, что сицилийцы – ни в коем случае не итальянцы…
– Я помню.
– А ещё я мечтаю свозить вас в Тармину, где открывается невероятный вид на Этну, самый крупный вулкан в Европе из действующих. Затем – в ущелье Алькантара, оно недалеко от Катании, просто фантастическое место. И в нашу столицу – Палермо, где дворец и усыпальница сицилийских королей.