Укус хаски (сборник)

– Так точно, сэр… Ради разведывательной фотосъёмки.

– Я разочарован вашей наивностью, капрал. В чём смысл рисковать самолётом, полным медикаментов и других грузов? Для пары фотографий карманной «лейкой»?

– Да, сэр. Меня тоже это удивило… Но приказы не обсуждаются.

Войцех укрылся за безликой формулой «приказы не обсуждаются» из репертуара тупоголового солдафона, а Марыля с ужасом почувствовала, что итальянец докопался до сути. Вместо того чтобы отдать брата под трибунал, британцы решили пожертвовать ими и польским экипажем ради дезинформации!

– Союзники поступили с вами подло, синьор Закревский. Помогите же мне догадаться, что именно они пытались нам сказать. Прошу вас, расскажите о вчерашнем дне поминутно.

Капрал не стал запираться, безобразную сцену с польско-британским чинушей передал во всех мерзких подробностях.

– Высадка в Греции давно уже не секрет… – Итальянец откинулся в кресле, закинув ногу на ногу. Узкие усики и удлинённая физиономия придавали ему определённый шарм. Во всяком случае, офицер был вполне во вкусе Марыли. – Думаю, британцы ожидали, что вам удастся спастись. Следовательно, вас допросят, а мои германские товарищи умеют ставить вопросы очень жёстко… И вы утверждаете, что англичане боятся нашего десанта в опустевшем Тунисе? Грация, синьор капрал! Значит, расчёт их прост. Британцы знают, что немцы отправили основные силы в Грецию и на Русский фронт. Но одной итальянской дивизии достаточно, чтоб захватить новый плацдарм в Африке. Потом с этого плацдарма начнётся завоевание Средиземноморья… Заманчиво, дьявол меня задери! Если не считать, что британская разведка сама подкидывает эту идею. Выходит – их флот и авиация наготове, чтобы утопить десант до высадки на тунисском побережье.

Марыля и Войцех переглянулись. Они действительно оказали услугу врагу? Или всё не так, как кажется?

– Сотни тысяч поляков… А также здравомыслящих русских доблестно сражаются в вермахте против большевистской заразы. Итальянская армия в этом плане отстаёт, – офицер заговорщически наклонился вперёд. – На Востоке зреет новое победоносное наступление. У вас, синьор и синьорина, появился шанс окончить войну в стане победителей, но не среди немцев, а среди друзей. Ведь между нами нет никаких счётов, верно? Не тороплю. Подумайте. Распоряжусь подать вам в камеру лучший обед из того, что возможно достать в военное время. Надеюсь, вы согласитесь быть моими гостями, а не пленниками. Чао, синьоры!

Глава третья. Впереди собственного визга

Воронежский фронт. С. Зоринские Дворы, 28 июня 1943 года

Бывает, генералу на войне и выпить не с кем. С подчинёнными не рекомендуется, надо держать дистанцию с теми, кого завтра, если так сложится, придётся распекать на чём свет стоит или отправлять на убой во исполнение спущенного сверху приказа. Случаи выпадают, когда вызывают на совещание в штаб фронта, там в компании других военных с большими звёздами не грех и опрокинуть. Командующий 1-й танковой армией генерал-лейтенант Михаил Катуков не злоупотреблял ни с генералитетом, ни с подчинёнными. Но в тот вечер ситуация сложилась особая. После совещания у командующего Воронежским фронтом Ватутина, особенно после его неожиданных заявлений об активных действиях вопреки всему, что планировала Ставка для обороны к югу от Курска, Катукову нужно было обсудить с самыми доверенными, как крутиться дальше, и сбросить нервное напряжение.

Вокруг грубого деревянного стола, освещённого масляной лампой из артиллерийской гильзы, напротив командарма расселись начальник штаба армии Михаил Шалин и командующий 3-м мехкорпусом Семён Кривошеин. Шалина знали в качестве правой руки Катукова. Кривошеин также был на особом счету, потому что принял «батькин» корпус – 3-й механизированный, которым Катуков прежде командовал, и в нём же состояла знаменитая 1-я гвардейская танковая бригада, её Михаил Ефимович создал с нуля, провёл через бои под Тулой и на Волоколамском шоссе, она первая в бронетанковых войсках получила звание гвардейской… Абы кому «детишек» Катуков не доверил бы, к преемнику относился со строгостью, в аттестациях не баловал похвалами, не то вдруг повысят способного комкора и уберут из армии.

Пользуясь минутой расположения «бати», Кривошеин поинтересовался, попутно уничтожая малосольные огурчики:

– Скажи, Михаил Ефимович, с какой стати тебя Ватутин евреем дразнит?

– А что, Сёма, самому обидно евреем быть?

– Привык, знаешь ли, с детства. Но ты точно еврей, командарм, коль ответил вопросом на вопрос.

Шалин только хмыкнул, налегая больше на сало, чем на водку. Этой некошерной закуской не брезговал и Кривошеин, демонстрируя истинно коммунистическое пренебрежение к иудейским предрассудкам.

Блиндаж у села Зоринские Дворы неподалёку от шоссе Курск-Обоянь служил передовым командным пунктом штаба танковой армии, а после совещания у командующего фронтом – ещё и импровизированной генеральской столовой.

Катуков на правах хозяина налил по чуть-чуть. По поводу еврейства объяснил:

– Ватутин любит пошутить, побалагурить. К месту и без. Вот прицепился к моему отчеству – Ефимович. Говорит, что Ефим – еврейское имя. Отвечаю ему, у русских оно тоже распространённое, старое. Монета ж была такая – ефимок. Ватутин гогочет: ну точно еврей, раз названием монеты человека окрестили. Его в чём-то убедить, коль вбил в голову, совсем невозможно. Давайте ещё по одной. Бери, Семён Моисеевич. Немцы начнут, тогда не сможем посидеть вот так, спокойно.

Что называется, вздрогнули. Катуков ощутил – огненный спиртовой комок провалился от глотки внутрь организма, обещая расслабление взведённым нервам. Шалин достал немецкий штык-нож и всадил остриё в крышку банки с американской консервой.

– С наступлением он тоже вбил в голову? – на этот раз тон Кривошеина был серьёзен.

– Вы же слышали оба… Харьков – это какой-то проклятый город для нас. В сорок первом, осенью, Харьков держали – не отстояли, сколько народу полегло! В сорок втором наступали на Харьков – катастрофа произошла, натуральная, это после неё немцы рванули к Ростову и дальше, на Волгу и Кавказ. После Сталинграда Ватутину показалось – теперь море по колено. Аккурат у Харькова его и осадили. Твою мать… сейчас ему снова свербит – при первой возможности контратакуем и наступаем на Харьков впереди собственного визга. Помните, Жуков приезжал? Докладывал план Ставки – измотать эшелонированной обороной и только тогда наступать, беречь резервы, не вводить их в бой раньше времени.

– Не один Ватутин решает, – вставил Шалин. – Переход от обороны к наступлению Ставка утверждает. Представитель Ставки у нас – Василевский. Он мужик основательный.

– Основательный… – Кривошеин печально вздохнул. – А Ватутин – хитрый. Я же сколько в Москве ошивался, знаю, как решения принимаются – на основании доклада. Человека командовать фронтом запросто так не поставят, значит, Верховный Ватутину по-прежнему верит, за прежние заслуги ценит. И доложит наш комфронта, что фриц за день-два выдохся, пантеры-фердинанды свои растерял, самое время гнать его в хвост и в гриву, пока не очухался. Ой вей… Ну, Ватутину на месте виднее, скажут в Москве. Давай наступай. Добывай победу. А наступление получится по тем же граблям, что и раньше.

– Сёма, ты пессимист. Гляди на вещи шире. Чтобы хоть заикнуться о наступлении, надо Манштейна остановить. У него три танковых корпуса перед Обоянью, каждый – больше моей танковой армии.

– Ну, Гудериана же ты остановил. – Кривошеин выпил, поэтому набрался смелости подковырнуть командира: – Даже книжку выпустил с гордым названием «Как я бил Гудериана».

– Заткнись, трепло! – не на шутку разозлился Катуков. – Писаки из Главного политуправления её сочинили, больше для поддержания морального духа. Меня, конечно, расспрашивали, записывали…

– Слушали, да не слышали, – поддакнул Шалин. Его плотные крестьянские губы лоснились от жира. Утерев их тряпицей, заменившей носовой платок и салфетку, генерал плеснул спирта Кривошеину, Катукову и себе. Разбавлять «огненную воду» обычной водой считалось не по-мужски.

Командарм чуть успокоился и продолжил:

– Гудериан от самой границы наступал, с боями, с мизером пополнений. От Орла на нас пёрла единственная дивизия, потрёпанная, танков – вряд ли треть осталась. И выбили нас, выдавили корпус Лелюшенко из Мценска, половину моей бригады уничтожили, другую бригаду – подчистую, до последнего танка, их комбриг застрелился. Так что твой друг Гудериан не лыком шит.