Укус тени
Шрифт:
Ей совсем не хочется есть, и она решает отправиться в Мазагран по другому берегу реки, мимо строений Фор-де-Шодан, которые защитят ее от ветра. Именно по этому маршруту она, приходя вечером с работы, совершает свою ежедневную пробежку. Ей очень нравится этот клочок природы, находящийся в самом центре города, — города, который она очень любит, хотя и родилась не здесь. Она, возможно, любит его потому, что именно в нем ей довелось пережить самые сильные в ее жизни чувства.
Джамиля хорошо помнит тот день, когда она приехала сюда да свою новую капитанскую
Джамиля, почувствовав, что немного устала, садится на скамейку. Глядя на спокойное течение реки, она не может удержаться от того, чтобы не предаться воспоминаниям.
Слабое зимнее солнце на миг выглядывает в промежутке между облаками, и Джамиле кажется, что небесное светило улыбается ей. Улыбается так, как когда-то улыбался ей Бенуа.
Она прекрасно помнит о том, как тогда все было.
Поначалу он даже не пытался к ней подступиться. Вел себя как довольно любезный и предупредительный коллега и старший по званию полицейский. А еще — как самый обычный человек, не женоненавистник, не мачо, не расист.
Да, именно так. Поначалу он не предпринимал никаких попыток подступиться к ней. Не делал ничего такого, что могло бы заставить влюбиться в него. Он просто был самим собой. Но этого вполне хватило для того, чтобы она…
Лишь по прошествии года он начал смотреть на нее как-то иначе.
Лоран, казалось, отдал этот год на то, чтобы она постепенно сама потеряла голову.
Из-за него.
Он как будто дал фрукту созреть, чтобы позже сорвать его без малейших усилий.
Он медленно изводил свою жертву, чтобы затем разделаться с ней, совершив один-единственный решительный натиск.
Они провели вместе ночь. Потом еще одну. И еще одну. Это были очень бурные ночи.
У нее до сих пор не погас зажженный тогда огонь — и в теле, и в душе.
Иллюзорные надежды, расплывчатые обещания…
И вдруг — неожиданный разрыв.
Для нее это был сильный удар. Сильный и очень болезненный.
Джамиля осознала, что допустила слабость, что эта безумная страсть ослепила ее.
Она умоляла Лорана не бросать ее, просила о том, чтобы они продолжали встречаться.
Она хорошо помнит это.
Но он над ней посмеялся. Бесстыдно посмеялся над ее любовью, которую она предложила ему — предложила так, как протягивают ценный дар на серебряном блюде. Он безжалостно отпихнул ее ногой — ее, вставшую перед ним на колени.
Джамиля сжимает кулаки. Проходящий мимо пожилой мужчина бросает на нее изумленный взгляд — наверное, потому что она сидит на скамейке и плачет.
Она поспешным движением вытирает слезы.
Рана, нанесенная ее душе и телу, все еще не зажила.
И она кровоточит.
Она всегда будет кровоточить.
Она будет кровоточить, хотя Джамиля уже не любит этого человека. Она ненавидит его. Она еще никогда не испытывала к кому бы то ни было такой ненависти, как к Лорану.
Джамиля встает со скамейки, подходит к реке и, облокотившись на перила, следит взглядом за проплывающим
мимо проворным речным трамваем, а потом — за медлительной баржей. Несколько слезинок вытекают из ее глаз и, скользнув вниз по щекам, падают в речную воду…Джамиля резко поворачивается и отправляется в обратный путь.
Когда-то она дала себе клятву, что отомстит…
Лидия ласково гладит висок Бенуа. Затем ее пальцы медленно скользят по его шее, плечу, руке…
Она испытывает удовольствие, чувствуя через ткань, как он дрожит. Дрожит, словно загнанный зверь. Она запускает ладонь ему под рубашку и ощущает биение его сердца. Оно бьется намного быстрее, чем обычно.
Это от страха. Или от боли. А скорее всего, от того и другого.
Он будет плакать? Умолять? Раскаиваться?
Лучше всего, если он просто во всем признается.
А пока что она довольствуется тем, что слушает его дыхание. Дыхание раненого зверя.
Лидия сидит возле Бенуа на коленях. Ее пленник лежит на полу. Его руки, заведенные за спину, снова в наручниках.
Он все еще не пришел в себя после четырех электрических разрядов, которыми она его попотчевала. Она не стала применять нейтрализующий газ — в этом не было необходимости — и просто шандарахнула его электрошокером, когда он, прижавшись к решетке, безмятежно спал. Сегодняшнее пробуждение Бенуа было явно не из приятных.
— Больше никогда не называй меня сумасшедшей, Бен… И больше никогда не говори, что я выдумала эту историю… Ты понял?
У него уже нет сил даже на то, чтобы ответить ей.
Лидия хватает майора за волосы и, слегка приподняв его голову, говорит ему прямо в ухо:
— Ты понял?
Измученный пленник с большим трудом выдавливает из себя звук, отдаленно похожий на слово «да». Лидия, самодовольно улыбнувшись, выпускает волосы Бенуа, и его голова бессильно падает на бетонный пол.
— Вот и хорошо, Бен… Очень хорошо! Пожалуйста, расскажи мне об Орелии…
В этом «пожалуйста» чувствуется что-то угрожающее. Лидия продолжает ласкать свою парализованную и потерявшую дар речи жертву, касаясь пальцами его щеки, покрытой пробивающейся щетиной.
— Завтра — канун Рождества, Бен… Ты сможешь узнать, насколько тяжело встречать Рождество вдалеке от дорогих тебе людей. Ты наконец почувствуешь то, что чувствую я в течение вот уже пятнадцати лет.
Она садится на пол, вытягивает ноги и располагается так, чтобы голова Бенуа лежала у нее на ноге чуть повыше колена.
Узник открывает глаза, но, встретившись с ней взглядом, опять закрывает их.
— Я вижу, Бенуа, у тебя нет желания со мной о чем-нибудь поболтать… Ну что ж, тогда отдохни…
Лидия наклоняется и целует его в лоб.
— Я приду завтра.
Она поднимается на ноги, и голова Бенуа снова оказывается на полу. Он по-прежнему лежит абсолютно неподвижно.
Лидия закрывает дверь и, приблизив лицо к прутьям решетки, бросает на него еще один взгляд. Затем она медленно поднимается по ступенькам.