Укус тени

Комиссар делает паузу. Его подчиненные стоят не шевелясь. Они молчат.

— А теперь давайте поднимем бокалы и выпьем за то, чтобы все было нормально, — говорит в завершение своей речи Моретти.

Джамиля Фасани берет со стола бутерброд с лососем, а Эрик Торез быстрым шагом покидает зал: он не в силах сдержать нахлынувших на него эмоций.

На него надвигается темнота, быстро расползающаяся по всем углам подвала.

Бенуа пребывает в полусознательном состоянии — он словно бы нырнул в мутную реку и его несет течением, В подвале очень тихо, и эта гнетущая тишина нарушается лишь приглушенным стуком каблуков Лидии, расхаживающей туда-сюда по помещению, находящемуся у него над головой.

Он видел ее сегодня утром: она явилась на рассвете и сняла с него наручники. Она не заходила в «клетку», а просто попросила его придвинуться поближе к решетке, расстегнула наручники и ушла.

После ее ухода Бенуа впал в состояние прострации, тем самым позволив холоду кромсать его ослабевшее тело своими ледяными челюстями.

Он сумел даже немного поспать. А может, не так уж и немного. Он теперь не ориентируется во времени: оно для него остановилось.

Ему кажется, что наступила долгая-предолгая ночь — как в тех далеких северных странах, где солнце не выходит из-за горизонта несколько месяцев в году.

Раздается скрип двери. Его мускулы невольно сжимаются. Он открывает глаза, но тут же снова их закрывает: его ослепляет свет лампочки, хотя он и очень тусклый.

— Привет, Бен…

Голова пленника медленно поворачивается в ту сторону, откуда доносится голос. Это единственный голос, который он слышит на протяжении многих-многих дней. Голос человека, терзающего его и жаждущего его смерти.

— У тебя измученный вид, майор…

Он чувствует уже ставший для него привычным запах духов Лидии. В нем тут же просыпается инстинкт зверя, который может быть как охотником, так и добычей. Все его органы чувств напрягаются.

— Сегодняшний вечер — особенный, — тихо говорит Лидия. — Сегодняшний вечер — это канун Рождества… Поэтому мы устроим праздничный ужин… Не возражаешь, Бенуа?

Он по-прежнему лежит без движения. У него такое ощущение, что его присыпало толстым слоем снега.

— Ведь у нас в стране принято устраивать на время рождественских праздников перерыв в политической и общественной жизни. Так сказать, рождественское перемирие. А объявленные перемирия соблюдались даже во время самых кровопролитных войн.

Бенуа медленно и с большим трудом приподнимается с пола. Лидия берет поднос, который она, зайдя в подвал, поставила на стул. После небольшой паузы она опускает его на пол и придвигает к решетке.

— Иди сюда, Бен! Ну давай, напрягись! Я пришла, чтобы поделиться с тобой своим десертом!

Бенуа наконец-то удается подняться на ноги, но его охватывают сомнения. А вдруг это какая-то очередная пакость?

— Да иди же сюда, Бен, не бойся! Сегодня вечером я настроена миролюбиво. Смотри, у меня нет с собой никакого оружия…

Бенуа стоит, опираясь одной рукой о стену, и недоверчиво смотрит на поднос.

Затем он все-таки подходит к решетке и садится возле нее на пол. Лидия тоже садится на пол — по ту сторону решетки. Их разделяет лишь три-четыре десятка сантиметров.

— Что с тобой случилось? Ты боишься, что я тебя отравлю?

Она меняет тарелки местами: ставит поближе к Бенуа ту тарелку, из которой она только что съела кусочек лежащего на ней лакомства.

— Ну же, Бен, давай, ешь!..

Бенуа больше не заставляет себя уговаривать. Однако он так отвык от еды, что едва не поперхнулся, пытаясь проглотить первый кусочек.

— Нравится? Шоколадный торт! Это единственное блюдо, которое я умею более или менее хорошо готовить. Я ведь, откровенно говоря, не очень-то сильна в кулинарии!

Бенуа старается не спешить. Ему хочется насладиться каждым кусочком торта, хотя он испытывает огромное желание моментально проглотить его вместе с тарелкой. Расправившись с тортом, он выпивает из своего бокала шампанское.

Лидия смотрит на него не отрываясь.

Бенуа чувствует, что возвращается к жизни, что его силы восстанавливаются с невероятной быстротой.

Он прислоняется плечом к решетке. Лидия прикуривает сигарету и протягивает ее Бенуа. Он удивляется все больше и больше…

Засунув кончик сигареты в рот, он поспешно затягивается дымом, как истосковавшийся по марихуане наркоман. Да уж, это Рождество он запомнит надолго!

— Поскольку сегодня праздник, у тебя есть даже право на горячий кофе… Ты ведь хочешь кофе?

Бенуа в ответ лишь кивает.

— Я сейчас вернусь, — говорит Лидия. Она поднимается на ноги и забирает с собой опустевший поднос. — Через пару минуток.

Бенуа с удовольствием вдыхает сигаретный дым, наслаждается тем, что его желудок полон — ну, почти полон. Неожиданно подвалившее счастье.

Его ноздри начинает щекотать запах арабики. Лидия уже вернулась, и Бенуа поспешно тушит о пол докуренную им аж до самого фильтра сигарету.

Лидия протягивает ему чашку и запихивает в его согнутую ладонь два кусочка сахара.

— Спасибо, — бормочет Бенуа. — Большое спасибо.

— Видишь, я не такая уж плохая…

Бенуа, размешав в чашке сахар, осушает ее содержимое одним большим глотком — и тут же морщится.

Кофе — жутко невкусный. Но зато горячий.

От него по внутренностям Бенуа растекается тепло, прогоняя столь долго терзавший его озноб.

Минуты текут одна за другой — медленно, как во сне. Бенуа чувствует, что Лидия буквально пожирает его своими золотисто-янтарными глазами, как будто хочет его — хочет физически. Ему даже кажется, что она постепенно придвигается к нему все ближе и ближе…

— Почему ты так сморщился, когда пил кофе? — вдруг спрашивает Лидия. — Ты обжегся?

— Нет…

— Значит, кофе был невкусным?

— Он… он был слишком горьким.

— Ничего удивительного. Такой уж у стрихнина вкус.

12

— У стри… стрихнина? — с ужасом переспрашивает Бенуа.

— Да, дорогуша. Того самого, которым травят крыс!

Бенуа поднимается на ноги, цепляясь за прутья решетки, и не сводит с Лидии оторопелого взгляда.

— Ты… ты положила его в…

— Да, в твой кофе.

Лидия довольно улыбается. Она видит, как глаза пленника расширяются от страха. Затем она смотрит на часы.