Укус

— Не думаю.

— Он выглядел довольно мертвым, не так ли?

— Так, — подтвердила Кэт. — И, надо полагать, таким же мертвым он останется. Но я все же хочу уладить все дела с ним до захода солнца. Так. На всякий случай.

57

Первым на пути к Эллиоту нам попался Снег Снегович.

Над его телом уже хлопотали грифы. Едва мы подошли, они с карканьем запрыгали прочь.

Стараясь не глядеть на то, что от него осталось, я бросил лопату и ледоруб и нагнулся за веревкой.

Кэт подняла с земли платье Пегги. Оно по-прежнему лежало на земле, смятое в неряшливый ком. Полотенце, которым Кэт стирала кровь с тела девушки, как и замаранные влажные салфетки, исчезло. Может быть, их унес ветер.

Отвязав шнурки, Кэт уселась на землю и продела их в ботинки.

Я замер, глядя на нее.

Смотрел, как она сидит там, в румяном свете летнего вечера и зашнуровывает ботинки. Ее короткие, мальчишеские волосы сияли, подобно золоту. Один подол рубашки выбился. Руки и ноги покрывал гладкий, золотистый загар. Она будто на мгновение вернулась к отроческим годам — девочка-подросток, сидевшая на тротуаре перед домом после ужина, возившаяся с роликовыми коньками.

Я был очарован.

И вдруг понял, что виной всему — не магия солнечных лучей.

Магия была частью самой Кэт.

И магия эта не пропала, когда она закончила увязываться, повернула голову и улыбнулась мне.

— Все готово, — сообщила она. — Как ты? Все в порядке?

— Все прекрасно, — ответил я.

С улыбкой она вытянула обе руки:

— Запачкалась немножко.

Ладони были красного цвета.

— Платье на ощупь — сухое, — заметила она, — пусть и липкое. — Поднявшись на ноги, она принялась тереть одну ладонь о другую. Но даже когда Кэт закончила, ее руки все еще выглядели так, будто она ползала по ржавым трубам.

— Это всего лишь кровь, — сказал я.

— Да. Либо Пегги, либо Снеговича. Может, смешанная. Плохая кровь, как ни крути. Вот была бы она твоей, хорошей — я бы попросту ее слизала.

Я выпустил из рук веревку, когда она подошла ко мне.

Ухватившись за потрепанные отвороты моей незастегнутой рубашки, она притянула меня к себе. Наши губы слились в единое.

Потом она прошептала:

— Я так люблю тебя, Сэм. Боже, как много я упустила. Мы могли бы быть вместе все эти годы. Это было бы… так здорово.

— Теперь мы вместе, — сказал я ей. Перед глазами у меня все размывалось, и ком встал в горле, мешая говорить.

— И мы всегда будем вместе теперь, правда?

— Правда.

— Пока смерть не разлучит нас?

— Именно так.

— Ты обещаешь?

— Я обещаю, Кэт.

Она обняла меня крепко-крепко, будто от этого зависела ее жизнь.

58

До темнеющей широкой трещины грота оставалось где-то пятнадцать метров, когда Кэт сказала:

— Ой-ей. Посмотри.

Я повернул голову туда, куда она показала.

Нижний край солнца коснулся вершины горного хребта на западе.

— Черт, — ляпнул я.

— Нам лучше поторопиться.

Мы ускорили шаг.

— Не думаю, что это можно засчитать как закат, — сказал я, когда мы вбежали под своды грота. — Край горы и истинный горизонт — разные вещи.

— Это наш горизонт, видимый. Может быть, и его.

— Вряд ли это вообще имеет значение.

— Я знаю. Он мертв. Он не встанет.

Мы углубились в царивший в межскалье мрак. Лопата и ледоруб подпрыгивали на моем левом плече. Кольца веревки мотались на правом, хлопая меня по боку.

— Может, я побегу вперед и быстренько забью в него кол? — предложил я.

— Нет, не делай этого.

— Уверена?

— Более чем, Сэм. Давай не будем разделяться.

Может быть, она просто не хотела, чтобы я оставлял ее одну. Мне и самому теряться не хотелось. Но не думаю, что то была главная причина.

Судя по всему, мы верили в то, что Эллиот — истинный вампир. Кэт вытащила из него кол в безумной попытке спасти нас от Снега Снеговича. А теперь мы собирались вернуть его обратно — пригвоздить, пока вампир не воскрес и не сбежал. Это все были вопросы нашей веры в его потустороннюю природу. Мы просто сами себе боялись во всем сознаться до конца.

Боялись, что наши опасения, подпитанные страхом, воплотятся в реальность.

Если бы я поспешил вперед, моя вера бы подтвердилась.

Так что я остался с Кэт.

Мы шли все быстрее и быстрее по узкому, извилистому проходу. Высоко над нашими головами виднелась серая полоса неба. Солнечные лучи в гроте как-то замысловато преломлялись, и, будучи еще золотистыми там, наверху, здесь, у дна, казались свинцово-серыми.

Этот мрачный свет кое-как позволял нам ориентироваться на пути. Мы по крайней мере не тыкались в каменные стены.

Мы шли быстро, бок о бок.

Молча.

Ветер напоминал о себе лишь звуком — рассеиваясь в узких, извилистых коридоров, он не мог добраться до нас. Неподвижный воздух казался тяжелым и горячим. Пот струился с меня, пропитывая мою одежду. Лопата и ледоруб скользили в моих мокрых ладонях. Постоянно приходилось смаргивать пот из глаз.

Шум ветра высоко над нами звучал подобно прибою далекого океана. Я слышал, как тяжело дышит Кэт. Слышал, как бешено колотится мое сердце. Как плещется «Пепси» в банках в моих карманах. Как хрустят камешки под нашими подошвами.

— Как дела? — вклинился в это звуковое беспокойство я.

— Нормально, — ответила Кэт.

— Мы уже почти на месте.

— Надеюсь на это. Боже, как же здесь душно.

— Ничего, солнце сядет — жара спадет.

Дальше мы какое-то время шли молча.

— Наверное, стоит ускориться, — вдруг сказала Кэт.

И мы побежали.

Чему я внутренне был рад.

Мы бежали, несмотря на жару, усталость и пережитые тяготы. И, чем сильнее мы углублялись в грот, тем меньше света оставалось. Один раз мы споткнулись и упали. На одном особо крутом повороте — врезались в стену.

Но мы всякий раз вставали и продолжали бег.

Мрак сгущался.

Мы должны были поспеть ко времени.

Эллиот вряд ли воскрес бы. Шанс на подобный исход был настолько мал, что почти приближался к отметке «невозможно». Но чем быстрее темнота настигала нас, чем плотнее обволакивала, тем сильнее мы верили. Когда мы бежали, мы уже почти не сомневались в том, что застанем его живым… и очень, очень рассерженным.

Я был напуган до полусмерти.