Улица становится нашей

Леонид Павлович, дюжий дядька, схватил мешок за ушки и опрокинул на пол. Из мешка, как мячи, с веселым хрустом выкатились капустные кочаны.

Женщина внимательно посмотрела на ребят и раздельно сказала:

— Один грач за одно лето может съесть такое количество гусениц, которые, в свою очередь, могут сожрать вот такой мешок капусты. Вопросы есть?

Вопросов не было.

— Спасибо, — сказал Воронок, — от всех ребят.

— Пожалуйста, — сказала женщина с портфелем.

И они ушли, собрав капусту: женщина с портфелем, дюжий дядька с мешком и грач, драгоценная птица, которая стоила целого овощехранилища.

Воронок закрыл заседание совета.

— Все, — сказал он, — можно расходиться.

Ко всему, что произошло в штабе, Женька Орлов отнесся безучастно, хотя рассказ Анны Павловны и пробудил в нем некоторый интерес. Просто, взволнованный предстоящим разговором с членами совета отряда, он как-то не поставил ее визит в прямую связь со своей виной. Сидел и ждал наказания — выговора, исключения из пионеров… Странно только, что члены совета, оживленно переговаривающиеся, вроде бы забыли о нем. Не самому же ему набиваться на наказание! Хотя для него наказание равно признанию: признанию его заслуг, как организатора. Женька устал ждать. Он поднял руку.

— Ты чего? — спросил Воронок.

Женька Орлов встал:

— Это… Когда меня обсуждать будут?

Воронок удивился:

— Тебя? Не собирались.

— А вызывали.

— Ну, это на лекцию. — Воронок улыбнулся. — Ты разве не понял? Про грача?

— Нет. — Женька Орлов лез на рожон. — Не понял. Раз вызвали, обсуждать надо.

— Ну, это не обязательно, — твердо сказал Воронок. — А если сейчас не дошло, потом дойдет. Пошли, ребята…

Леший

Девочка первой увидела его.

— Мама, — крикнула она, — смотри, лось!

Мама вздрогнула и прищурилась, напрягая зрение. И вдруг увидела — огромного, рогатого.

— Бежим скорей, — крикнула женщина, — он живой!..

В ее словах был страх, а девочка засмеялась и с протянутой рукой пошла к лосю. Женщина бросилась было за ней и тут же отпрянула обратно. А девочка все шла. Лось — волосатая морда лопатой, с большими ушами, с кустищем рогов, глаза выпуклые, как яблоки, темно-голубоватые — стоял и ждал.

— Мама, иди сюда. Он совсем ручной: добрый и домашний.

Но лось вовсе не был домашним. Он был настоящим диким лесным зверем. Правда, добрым. Потому что не знал и не помнил зла. Разумеется, разлуку тоже можно отнести к числу зол, но кто тот враг, который разлучил его с мамой-лосихой? Он ведь не знал, что этим врагом было время. Пришло время, и лосиха-мама, в отличие от мам-людей, для которых время не властно над родительскими чувствами, оставила и забыла его. Все, что надо было для жизни, она дала ему: быстрые ноги, крепкие зубы, чуткие уши, меховую шкуру. Научила нехитрой лесной премудрости: добывать корм, а он — вот он, зимой и летом одним цветом — зеленый. Зимой под снегом: разгреб крепким копытом и стриги зубами-ножницами травку-муравку, набивай живот. Голодно — можно невеличку-сосенку обглодать: ох, и вкусная «кашка» на ней растет. Летом, куда не ступишь, везде лосю скатерть-самобранка. Горьковато-сладкие ветви и листья осин… Ива, рябина… Ну, чего лосихе его за собой водить? Оставила и забыла.

А лось не сразу ее забыл. Приходил на то место, где она его покинула, и долго стоял, немой, прислушиваясь не позовет ли? Потом, тихонько постонав, уходил: голод не тетка — любую беду заставит забыть.

Шло время, и он все реже и реже приходил на место разлуки. А потом и вовсе перестал приходить, забыв, для чего это нужно. Правда, иногда он вспоминал маму, но только во сне, когда возвращалось детство. Однако, проснувшись, тут же забывал то, что видел: животные никогда не помнят своих снов.

Оставшись один, он не пропал: с такими ногами, с такими ушами, с такими зубами, при такой скатерти-самобранке? В тех местах, где обитал лось, у него не было врагов ни среди людей, ни среди зверей.

Вот и сейчас: незнакомая девочка кормит его из своих рук черным хлебом с солью, лакомство, которым она, по совету бабушки, всегда запасается, отправляясь в лес по грибы. Девочка эта — Лялька Сергеева.

Лось поел и ушел, помотав головой, как будто раскланиваясь. Как будто… А почему бы ему и в самом деле не раскланяться с Лялькой? Дикий зверь, животное? Дельфин тоже животное, а некоторые ученые относят его к разумным существам, изучают дельфиний язык. Может, животные все разумные, и этот лось тоже? Вот удача! Тогда его будет легко приручить — и зона пионерского действия «Восток-2» утрет нос зоне пионерского действия «Восток-1»: разведет лосей и заселит ими зарецкие леса. Над тем, где зона возьмет лосей для развода, Лялька не стала ломать голову. Другой… третий… пятый… десятый найдутся непременно. Надо только этого, первого, сохранить в тайне, чтобы не перехватила чужая зона. Она-то сохранит, а вот мама… С мамы она возьмет честное слово: молчать о том, что видела. Ох, нет, не сдержит мама слова. Как только начнет говорить по телефону, так и проговорится. Папа, Сергей Егорович, тот может. Как же быть? Ага, кажется, придумала.

— Мама, — говорит Лялька, когда они возвращаются домой, — давай приготовим сюрприз.

Мама встрепенулась: сюрпризы — это по ее части.

— Кому? Какой?

— Всем. Приручим лося и домой заманим.

Мама опять заволновалась:

— Лося? Этого зверя?

— Ну, какой же он зверь, мамочка. — Лялька покраснела от возмущения. — Совсем ручной. Ты же видела…

Губы Ляльки задрожали от обиды, и мама сдалась: ладно, пусть будет лось. Лесной зверь у них во дворе. И совсем домашний. От посетителей отбою нет. «Мария Семеновна, скажите, как зовут этого… вашего сохатого?» — «Геркулес…»

— Геркулес, — сказала мама вслух.

— Что? — спросила Лялька.

— Геркулес. Мы назовем твоего лося Геркулесом.

Лялька поняла, мама у нее в руках, но на Геркулеса не согласилась.

— Что ты, мамочка, Геркулес — старо. Назовем по-современному… — Лялька задумалась. — Вот… Леший!

Мама согласилась.

— Ну что ж, очень мило. Леший…

Увы, сюрприз не состоялся. За всей этой сценой наблюдали еще чьи-то глаза. И когда Лялька на следующий день пришла в школу, все классы высыпали ее встречать. Что за встреча?

— По поводу лося! — Тот, кто сказал это, хотел доставить Ляльке удовольствие.

Но Лялька нахмурилась. Обида комочком подкатила к горлу. Проглотив его, Лялька спросила:

— Кто сказал?

— Он вот. — Ребята, недоумевая (в чем, собственно, дело?), вытолкнули вперед Женьку Орлова. — Он все видел и слышал.

Женька Орлов ухмылялся: да, он. Взял и сказал. Он ведь не обещал ей, как мама, хранить лося в тайне. И вообще, плевал он на все тайны. «Лосей развести… Лес заселить…» Женька злился. Он терпеть не мог активистов-выскочек.

Ну чего же ты, Лялька, не плачешь? Он бы, честно говоря, заплакал. Эх, Женька, Женька, ну когда же ты отучишься мерить сверстников на свой аршин? Чтобы Лялька Сергеева заплакала!.. Жди — не дождешься. Железная девчонка. И не ты над ней, а она над тобой скорей посмеется. Вот уже, слышишь, хохочет.

— Ой, умру, какой лось? Объездчикова лошадь. Объездчик на поляне пас, а мы с мамой шли… Честное слово.

— Лошадь… Ха, ха, ха… — подхватили ребята.

Женька Орлов стоял как вкопанный. Ну погоди, сейчас он тебе… Сейчас он… О, если бы Лялька знала, что он сейчас с ней сделает. Ее честь, весь ее авторитет был у него в руках, точнее, в его кармане. Стоило Женьке Орлову кое-что достать из кармана — и нет Ляльки — председателя совета отряда имени космонавта Германа Титова, Ляльки — начальника штаба зоны пионерского действия «Восток-2», а есть обыкновенная лживая девчонка.