Улица Темных Лавок
Шрифт:
— Я провожу вас на поезд.
Мы пошли по просеке. Сноп света от его фонарика освещал нам дорогу. Правильно ли он идет? Мне казалось, мы углубляемся в чащу леса.
— Я пытаюсь вспомнить, как звали друга Фредди. Того, которого вы показали на фотографии… Латиноамериканца…
Мы пересекли поляну, трава на ней фосфоресцировала в лунном свете. Дальше начиналась рощица приморских сосен. Он погасил фонарик, потому что видно было почти как днем.
— Здесь Фредди катался на лошади с другим своим приятелем… Жокеем… Он никогда не рассказывал вам об этом жокее?
— Никогда.
— Я
— Латиноамериканец тоже знал жокея?
— Конечно. Они вместе приезжали. Жокей играл с ними на бильярде… Если я не ошибаюсь, именно он и познакомил Фредди с русской…
Я боялся, что не запомню всех подробностей. Надо было тут же записать это в блокнот.
Дорога полого поднималась вверх, но я шел с трудом, утопая в сухих листьях.
— Так вы не вспомнили имя латиноамериканца?
— Подождите… подождите… сейчас вспомню…
Я прижал к себе коробку из-под печенья, мне не терпелось узнать, что в ней. Может, я найду тут какие-то ответы на свои вопросы. Свое имя. Или имя жокея, например.
Мы дошли уже до насыпи, оставалось только спуститься на привокзальную площадь. Она была по-прежнему пустынной, только здание вокзала сверкало неоновым светом. По площади медленно проехал велосипедист и остановился перед зданием вокзала.
— Подождите… его звали… Педро…
Мы стояли на краю насыпи. Он снова вынул трубку и принялся чистить ее каким-то странным маленьким инструментом. Я повторял про себя это имя, данное мне при рождении, имя, которым меня называли долгие годы моей жизни, имя, при звуке которого у кого-то в памяти возникало мое лицо. Педро.
12
Ничего особенного не было в этой коробке из-под печенья. Облупившийся оловянный солдатик с барабаном. Клевер с четырьмя листиками, наклеенный на белый конверт. Фотографии.
Я изображен на двух. Сомнений нет — это тот же человек, который снят вместе с Гэй Орловой и старым Джорджадзе. Высокий брюнет, разница только в том, что тогда у меня не было усов. На одной из фотографий я в обществе молодого человека, моего ровесника, такого же высокого, но с более светлыми волосами. Фредди? Да, потому что на обороте кто-то надписал карандашом: «Педро — Фредди — Лаболь». Мы на берегу моря, в купальных халатах. Снимок явно очень старый.
На втором нас четверо: Фредди, я, Гэй Орлова, которую я легко узнал, и та другая молодая женщина — мы сидим в «летней столовой», прямо на полу, откинувшись на край дивана, обитого красным бархатом. Справа виден бильярд.
На третьей фотографии — молодая женщина, которая снята с нами в «летней столовой». Она у бильярдного стола, в руках держит кий. Светлые волосы падают на плечи. Не ее ли я привозил к Фредди? На другом снимке она стоит, облокотившись на перила какой-то веранды.
Открытка с видом Нью-Йорка: «Говард де Люцу для месье Робера Брюна. Вальбрез. Орн». Читаю:
«Дорогой Боб. Привет из Америки. До скорого. Фредди».
Странный документ, с грифом:
ГЕНЕРАЛЬНОЕ
КОНСУЛЬСТВО РЕСПУБЛИКИ АРГЕНТИНА№ 106
Генеральное консульство Республики Аргентина во Франции, представляющее интересы Греции в оккупированной зоне, удостоверяет, что во время мировой войны 1914–1918 гг. архивы мэрии г. Салоники были уничтожены пожаром.
Париж, 15 июля 1941 г.
Генеральный консул
Республики Аргентина,
представляющий интересы Греции.
Неразборчивая подпись, под которой напечатано на машинке:
Р.Л. де Оливейра Сезар, Генеральный консул.
Я? Нет, его зовут не Педро.
Маленькая газетная вырезка:
О СЕКВЕСТРИРОВАННОМ ИМУЩЕСТВЕ СЕМЬИ ГОВАРД ДЕ ЛЮЦ
Согласно распоряжению Управления Государственными
Владениями в Вальбрезе (Орн), в замке Сен-Лазар,
7 и 11 апреля состоится распродажа движимого имущества:
Предметы искусства и обстановки — старинной и современной
Картины — Фарфор — Керамика — Ковры — Постельные принадлежности
Столовое белье — Рояль фабрики «Эрар» — Холодильник и т. д.
Вещи будут выставлены для осмотра в субботу, 6 апреля,
с 14 до 18 часов, а также утром, в дни продажи, с 10 до 12 часов.
Я открываю конверт с наклеенным четырехлистником. В нем лежат маленькие снимки, как для документов: на одном — Фредди, на другом — я, на третьем Гэй Орлова и на последнем — молодая женщина со светлыми волосами.
Там же я обнаруживаю незаполненный паспорт Доминиканской Республики.
Случайно перевернув фотографию светловолосой девушки, я читаю на обороте номер телефона, написанный синими чернилами, почерк неразборчивый, тот же, что и на открытке из Америки:
ПЕДРО: АНЖУ 15–28.
13
В скольких записных книжках сохранился еще этот номер телефона, мой номер? А может, это просто телефон чьей-то конторы, где меня можно было застать в определенный день после обеда?
Я набираю АНЖУ 15–28. Долгие гудки, но никто не подходит. Остались ли еще в пустой квартире, в комнате, где никто уже давно не живет, а сегодня вечером тщетно звонит телефон, следы моего присутствия?
Мне даже не надо звонить в справочную. Достаточно, оттолкнувшись ногой, повернуться в кожаном кресле Хютте. Передо мной ряды Боттенов и справочников. Один из них поменьше, в шевровом переплете, с бледно-зеленым шрифтом. Он-то мне и нужен. Все номера телефонов, которые только существовали в Париже за последние тридцать лет, напечатаны там вместе с адресами абонентов.
Я листаю его с бьющимся сердцем. Наконец вижу:
АНЖУ 15–28 — VIII округ, ул. Камбасерес, 10-бис.
Но другой боттеновский справочник, где телефоны расписаны по улицам, такого номера не дает:
КАМБАСЕРЕС (улица)
VIII округ
10-бис ОБЩЕСТВО ЮВЕЛИРОВ …. МИР 18–16
…… АТЕЛЬЕ МОД ……….. АНЖ 32–49
…… ПИЛЬГРАМ (Элен) …… ЭЛИ 05–31
…… РЕББЕНДЕР (предпр.).. МИР 12–08
…… ПАНСИОН ………….. АНЖ 50–52
…… С.Е.Ф.И.К. ……….. МИР 74–31
……………………….. МИР 74–32